Практика Европейского Суда по правам человека в отношении законного лишения свободы социально-дезадаптированных категорий лиц

В статье рассматривается практика Европейского суда по правам человека в отношении законного лишения свободы пяти категорий лиц, указанных в подп. «е» п. 1 ст. 5 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 г. Анализируются цели и критерии лишения свободы инфицированных, душевнобольных, алкоголиков, наркоманов и бродяг.

Кроме того, авторами изучаются и мнения отечественных ученых по указанному вопросу.

Авторы приходят к выводу о том, что правомерность лишения свободы лица в соответствии с подп. «е» п. 1 ст. 5 Конвенции предполагает применение к нему не только мер по его изоляции от общества, но и специальных мер, направленных на снижение его опасности для себя и общества.

Ключевые слова: ЕСПЧ, законное лишение свободы, превентивное заключение под стражу, социально-дезадаптированные лица, распространение инфекционных заболеваний, алкоголики, наркоманы, охрана здоровья и нравственности, общественная безопасность, ограничительная оговорка.

Practice of the European Court of Human Rights in relation to the lawful imprisonment of socially maladapted categories of persons

Annotation

The article examines the practice of the European Court of Human Rights in relation to the lawful imprisonment of five categories of persons indicated in sub. «е» clause 1 of Art. 5 of the European Convention for the Protection of Human Rights and Fundamental Freedoms of 1950. The goals and criteria of imprisonment of the infected, the mentally ill, alcoholics, drug addicts and vagrants are analyzed.

In addition, the authors also study the opinions of domestic scientists on this issue.

The authors conclude that the lawfulness of the deprivation of liberty of a person in accordance with Art. «е» clause 1 of Art. 5 of the Convention presupposes the application to him not only of measures to isolate him from society, but also special measures aimed at reducing his danger to himself and society.

Keywords: ECHR, lawful imprisonment, preventive detention, socially maladjusted persons, spread of infectious diseases, alcoholics, drug addicts, health and moral protection, public safety, limiting clause.

Введение

Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод 1950 г. (далее — Конвенция) допускает «законное заключение под стражу лиц с целью предотвращения распространения инфекционных заболеваний, а также законное заключение под стражу душевнобольных, алкоголиков, наркоманов или бродяг»^[1]. Как отмечает Европейский Суд по правам человека (далее — ЕСПЧ), целью данного положения Конвенции является как защита общества от такого рода «социально дезадаптированных» категорий лиц, так и защита их собственных интересов^[2]. Зафиксировано большое количество случаев, когда люди кончали жизнь самоубийством, либо пытались это сделать под действием алкоголя, наркотиков и психоактивных веществ^[3].

Для уяснения содержания данного основания необходимо рассмотреть ту цель, которую подразумевает положение подп. «е» п. 1 ст. 5 Конвенции. Принимая во внимание, что ограничение права на свободу и личную неприкосновенность таких лиц направлено на предотвращение причинения ими вреда себе или обществу, можно отнести рассматриваемое основание к категории превентивного заключения лиц под стражу.

В той или иной форме превентивное заключение под стражу является общей чертой большинства правовых систем, в том числе в качестве средства социальной защиты^[4]. Превентивное заключение под стражу не исключается и ст. 9 Международного пакта о гражданских и политических правах^[5].

Безусловно, концепция превентивного заключения под стражу включает в себя значительно больший круг оснований, нежели те, которые заключены в рассматриваемом положении Конвенции. Так, отдельные авторы относят к превентивному заключению под стражу соответствующие случаи, касающиеся как душевнобольных лиц и бродяг, так и лиц, ожидающих рассмотрения их дела судом^[6]. Другие специалисты, рассматривая данное понятие, особый акцент делают на заключении под стражу по политическим основаниям, а также в целях защиты национальной безопасности^[7]. Основная проблема в понимании природы предусмотренного подп. «е» п. 1 ст. 5 Конвенции основания ограничения права на свободу и личную неприкосновенность заключается в том, что с одной стороны оно является мерой превентивного характера, то есть применяется не в связи с совершенным лицом правонарушением, с другой стороны, такую превентивную меру не следует воспринимать как возможность заключения лица под стражу «за будущие правонарушения».

Практика ЕСПЧ в отношении законного заключения под стражу душевнобольных, алкоголиков, наркоманов и иных социально-дезадаптированных лиц

Конвенция выделяет пять специальных категорий лиц, право на свободу и личную неприкосновенность которых может быть ограничено в силу лишь потенциальной их опасности для общества или самих себя. Связующим звеном между этими категориями лиц является то, что они могут быть лишены свободы в целях медицинского лечения или в целях, продиктованных социальной политикой, либо одновременно по медицинским и социальным основаниям^[8]. В связи с этим, ЕСПЧ делает вывод о том, что основной причиной, по которой Конвенция допускает лишение свободы лиц, перечисленных в подп. «е» п. 1 ст. 5 Конвенции, является не только то, что они представляют угрозу для общественной безопасности, но также и то, что их собственные интересы могут требовать заключения их под стражу^[9].

Таким образом, можно выделить двойной объект, на охрану которого направлено предусмотренное подп. «е» п. 1 ст. 5 Конвенции основание для ограничения права на свободу и личную неприкосновенность. Таким объектом выступает, с одной стороны, общественная безопасность, а с другой – собственные интересы лица. При этом, разделение указанного объекта, на наш взгляд, не имеет практического значения, поскольку данные элементы неразрывно связаны между собой^[10]. Вместе с тем, автономное их рассмотрение необходимо для уяснения содержания данного объекта и может представлять определенный теоретический интерес.

Первый из элементов – общественная безопасность. Является категорией, которая употребляется во многих статьях Конвенции с так называемой «ограничительной оговоркой» (такие, например, как ст. 8, 9, 10, 11 Конвенции, ст. 2 Протокола №4 к Конвенции). Соответствующие пункты этих статей, содержащие ограничительные оговорки, предусматривают различные формулировки, касающиеся общественной безопасности. Однако общим в них является то, что они закрепляют допустимость ограничений, предусмотренных законом и необходимых в демократическом обществе в определенных интересах или целях. Среди целей в различных статьях Конвенции отмечаются национальная безопасность, экономическое благосостояние страны, общественная безопасность, предотвращение беспорядков или преступлений, охрана здоровья и нравственности, защита прав и свобод других лиц, территориальная целостность, защита репутации и т.д. Вместе с тем, общественная безопасность в качестве допустимой цели ограничения того или иного права установлена во всех вышеуказанных статьях^[11].

Поскольку ст. 5 Конвенции отдельной, общей для всех оснований, ограничительной оговорки не содержит, то цели ограничения права на свободу и личную неприкосновенность могут быть обоснованы в результате обращения к отдельным подпунктам п. 1 ст. 5, либо при анализе соответствующей практики ЕСПЧ. Рассматриваемое в настоящей статье основание не содержит специального указания на допустимые цели вмешательства. Однако практика Суда, как уже было отмечено выше, выделяет в качестве таковых общественную безопасность и интересы самого лица, в отношении которого осуществляется вмешательство. На наш взгляд, справедливым в связи с этим считать, что понимание категории «общественная безопасность» применительно к подп. «е» п. 1 ст. 5 Конвенции должно быть идентичным ее пониманию в контексте других статей Конвенции.

Не ставя перед собой целью детального рассмотрения категории «общественная безопасность», следует все же отметить, что ЕСПЧ не раскрывает содержание данного термина. Вероятно, это объясняется тем, что в правовом смысле данная категория может определяться по-разному в законодательстве различных государств. По-разному может пониматься ее значение и в науке^[12]. В связи с этим, представляется, что Конвенция оставляет за государствами широкую свободу усмотрения в отношении определения содержания данного термина, в то время как статьи Конвенции следует понимать, скорее, в узком значении. Это следует из того, что общественная безопасность указывается в соответствующих положениях Конвенции вместе с такими целями, как, например, национальная безопасность, общественный порядок, предотвращение преступлений и т.д.

Второй элемент объекта, на охрану которого направлено рассматриваемое положение – собственные интересы лица. Следует отметить, что выделить такую цель можно лишь благодаря обращению к правовым позициям ЕСПЧ, т.к. в Конвенции она прямо не упоминается. Очевидно, что такая цель может вполне обоснованно появиться, главным образом, применительно к тем лицам, которые по тем или иным причинам не в полной мере могут осознавать опасность своих действий для себя^[13].

Задержание или лишение свободы лиц, перечисленных в рассматриваемом положении Конвенции, в иных целях (например, по подозрению в совершении правонарушения или после осуждения компетентным судом за совершение правонарушения) не охватывается действием подп. «е» п. 1 ст. 5 Конвенции, поскольку для таких целей действуют иные правовые основания ограничения права на свободу и личную неприкосновенность.

Прежде чем приступить к рассмотрению содержания предусмотренных подп. «е» п. 1 ст. 5 Конвенции оснований лишения свободы, следует отметить, что для правомерности соответствующих мер имеет значение и определенная связь между рассмотренной целью вмешательства и теми средствами, которые используются для ее достижения. Само по себе лишение свободы не может в полной мере обеспечить общественную безопасность или защиту собственных интересов лица. В связи с этим, ограничение права на свободу и личную неприкосновенность в случаях, охватываемых данным положением Конвенции, не должно быть исчерпывающей мерой, применяемой в отношении рассматриваемых категорий лиц. Практика ЕСПЧ свидетельствует о том, что правомерность лишения свободы лица в соответствии с подп. «е» п. 1 ст. 5 Конвенции предполагает применение к нему не только мер, направленных на его изоляцию от общества, но и специальных мер, направленных на снижение его опасности для себя и общества. Главным образом, имеются в виду меры медицинского характера. Однако речь может идти и о других реабилитационных мерах (например, в отношении бродяг).

Рассматривая круг перечисленных в подп. «е» п. 1 ст. 5 Конвенции субъектов, следует отметить, что обоснование наличия особого правового статуса у так называемых «маргинальных групп» встречается и в российской правовой науке. При этом таких лиц, как проститутки, беспризорные и безнадзорные несовершеннолетние, бродяги, попрошайки, бомжи, наркоманы принято относить к такому социальному слою маргиналов, как «асоциальный общественный слой, или асоциальные группы»^[14].

Отмечая особенности поведения маргиналов, российские ученые отмечают, что поведение данной группы лиц чаще всего бывает на грани правомерного и неправомерного^[15], либо близко к противоправному^[16].

Не проводя четких разграничений между категориями лиц, относимых к маргинальным группам в российской доктрине, и лиц, перечисленных в п. «е» ч. 1 ст. 5 Конвенции, следует все же отметить схожесть критериев выделения и той, и другой категории лиц. Сходство заключается в том, что в обоих подходах противоправность поведения лиц не является критерием изъятий, действующих в их отношении. Применительно к рассматриваемому положению Конвенции это означает, что им не охватываются случаи, когда соответствующее лицо заключается под стражу по подозрению в совершении правонарушения, либо в качестве наказания за совершенное правонарушение (такие случаи охвачены соответственно подп. «с» и подп. «а» п. 1 ст. 5 Конвенции). Иными словами, ключевое значение имеет тот факт, что «поведение [лица – прим. авт.] находится на грани антиобщественного, ведущего к правонарушению, однако не становится таковым»^[17].

Попытка распространить российское научное обоснование особого правового статуса маргинальных групп на понимание цели ограничения права на свободу лиц, перечисленных в подп. «е» п. 1 ст. 5 Конвенции, может вызвать определенные сомнения относительно справедливости отнесения к числу маргиналов лиц страдающих инфекционными заболеваниями, а также душевнобольных. Тем не менее, такой подход с некоторой долей условности все же может быть принят, и далее в настоящей работе, будет показано, что поведение данных лиц будет иметь решающее значение для правомерности вмешательства в их право на свободу и личную неприкосновенность.

Исследования российских ученых относительно правовых вопросов маргинального поведения личности могут также помочь понять и тот факт, что государство несет особую ответственность за маргинальное положение личности в обществе. Причем такая ответственность включает в себя и позитивную ответственность, связанную с необходимостью преодоления маргинального положения, предотвращения попадания индивида в маргинальную среду и т.д.^[18] В этой связи можно предположить о существующей обязанности государства осуществить те ограничения права на свободу и личную неприкосновенность, которые предусмотрены подп. е п. 1 ст. 5 Конвенции в отношении соответствующих лиц при соблюдении прочих необходимых условий.

Рассматриваемое положение Конвенции предоставляет государствам значительную свободу усмотрения в законодательстве и правоприменительной практике положений, связанных с правовым статусом перечисленных категорий лиц. Это связано в первую очередь с тем, что ни в Конвенции, ни в практике Суда не содержатся детальные формулировки терминов «инфекционное заболевание», «душевнобольное лицо», «алкоголик», «наркоман», «бродяга»^[19]. Вместе с тем, такая свобода усмотрения не является безграничной, и относительно толкования подп. «е» п. 1 ст. 5 Конвенции в практике Суда все же содержится ряд важнейших правовых позиций, позволяющих выявить общие стандарты применения данного положения Конвенции. Кроме того, сама формулировка комментируемого положения Конвенции, в силу представляемой ею широты свободы усмотрения государств, представляет значительную опасность для злоупотребления с их стороны. В связи с эти ЕСПЧ неоднократно обращал внимание на необходимость ограничительного толкования рассматриваемого положения^[20].

Переходя непосредственно к рассмотрению содержания подп. «е» п. 1 ст. 5 Конвенции, следует отметить, что в практике ЕСПЧ положения данного подпункта раскрываются неравномерно с точки зрения объема правовых позиций в отношении различных категорий лиц – достаточно обширна практика в отношении душевнобольных и бродяг, и лишь незначительное число дел касается алкоголиков, наркоманов и предотвращения распространения инфекционных заболеваний. Более того, именно правовые позиции в отношении заключения под стражу душевнобольных проработаны достаточно детально и с определенными поправками могут служить ориентиром для применения положений подп. «е» п. 1 ст. 5 Конвенции и к остальным категориям перечисленных в нем лиц^[21]. Так, например, в деле «Ilnseher against Germany» заявитель жаловался на то, что «ретроспективно» назначенное ему превентивное заключение, исполнявшееся на основе постановления Суда земли в г. Регенсбурге от 3 августа 2012 г. с 20 июня 2013 г. и позже в центре превентивного заключения в тюрьме «Штраубинг», нарушало его право на свободу, закрепленное в п. 1 статьи 5 Конвенции. Палата Европейского Суда установила, что превентивное заключение под стражей было оправдано в силу подп. «e» п. 1 ст. 5 Конвенции. Было отмечено, что заявитель, который страдает сексуальным садизмом и скорее всего совершит еще одно убийство, если будет освобожден, является душевнобольным человеком для целей этого положения Конвенции. Кроме того, с момента его перевода из тюрьмы в центр превентивного заключения в тюрьме «Штраубинг» 20 июня 2013 г. содержание заявителя под стражей было законным, поскольку оно осуществлялось в подходящем заведении для психически больных лиц^[22].

В отношении заключения под стражу категории лиц, которые в Конвенции обозначены как «алкоголики» и «наркоманы»^[23] в порядке подп. «е» п. 1 ст. 5 Конвенции в целом действуют схожие критерии, что и рассмотренные выше критерии применительно к душевнобольным лицам. Хотя ЕСПЧ напрямую не говорит об этом, к такому выводу можно прийти, анализируя его соответствующую практику.

Законность как один из пяти критериев лишения лиц свободы (тест ЕСПЧ)

Необходимо отметить, что под ограничением гарантированного Конвенцией права на свободу и личную неприкосновенность следует понимать меры, ограничивающие физическую свободу лица и представляющие собой лишение свободы по смыслу п. 1 ст. 5 Конвенции. При этом правомерность ограничения рассматриваемого права определяется действием следующих критериев: наличие правового основания по Конвенции; соблюдение предусмотренных Конвенцией допустимых целей ограничения; законность; обоснованность; соразмерность.

Одним из критериев правомерности ограничения права на свободу и личную неприкосновенность является критерий законности. Данный критерий представляет собой условие о том, что рассматриваемое право может быть ограничено только в соответствии с законом, и в этом смысле он является гарантией, общей как для основных международных соглашений, гарантирующих право на свободу и личную неприкосновенность, так и для его конституционного  закрепления.

Критерий обоснованности вмешательства предполагает наличие в каждом конкретном случае фактических обстоятельств, требующих от государства применения мер, ограничивающих право на свободу и личную неприкосновенность. Речь и идет о наличии соответствующих фактических оснований для такого ограничения. В этом смысле действие данного критерия в отношении рассматриваемого права не отличается от его действия  относительно ограничения других прав, предусмотренных в Конвенции^[24]. Каждое из правовых оснований, предусмотренных п. 1 ст. 5 Конвенции предусматривает необходимость существования соответствующих фактических оснований, требования к которым отличаются у различных правовых оснований ограничений.

Требование соразмерности (пропорциональности) ограничения права на свободу и личную неприкосновенность преследуемой цели в соответствии с Конвенцией предполагает соблюдение разумного баланса между, общественным (реже частным) интересом, с одной стороны, и особой важностью права на личную свободу и личную неприкосновенность с другой. Данный баланс предполагает соответствие объекта и цели ограничения характеристикам личности соответствующего лица и обстоятельствам конкретного дела. Так, в обстоятельствах дела «Vasileva v. Denmark», заявительница в возрасте 65 лет была задержана вследствие конфликта с контролером в автобусе, и заключена под стражу, отказавшись назвать полиции свое имя и указать адрес ее проживания, как того требует законодательство Дании. Заявитель была отпущена в тот момент, когда она все-таки исполнила данное обязательство, выполнив требования полиции. Суд отметил, что задержание заявителя на 30 часов, с учетом ее возраста, было мерой непропорциональной соответствующей цели – установлению ее личности^[25]. Аналогичное нарушение было установлено Судом в деле «Nowicka v. Poland»^[26].

В качестве еще одного примера можно привести выводы ЕСПЧ, сделанные им в постановлении по делу «Mubilanzila Mayeka and Kaniki Mitunga v. Belgium», в обстоятельствах которого несовершеннолетнее лицо, которое незаконно въехало в страну, было помещено под стражу в закрытый центр для нелегальных иммигрантов в те же условия, что и взрослые лица. По мнению Суда, эти условия не были соответствующими ее чрезвычайно уязвимому положению, в котором она оказалась в результате ее положения в качестве несопровождаемого несовершеннолетнего иностранца^[27].

Следует отметить, что у осуществляемой ЕСПЧ оценки соразмерности ограничения права на свободу и личную неприкосновенность есть свои пределы, которые ограничены положениями ст. 5 Конвенции. Так, например, Суд специально подчеркивает, что он не призван в контексте ст. 5 Конвенции оценивать «строгость» уголовного наказания и, соответственно, рассматривать вопрос о справедливости продолжительности лишения свободы в соответствии приговором, вынесенным компетентным судом^[28]. Подобные вопросы, по мнению Суда, целиком выпадают из сферы действия Конвенции^[29].

Также в одном из своих отчетов Комиссия подчеркнула, что в систему прав и свобод, гарантируемых Конвенцией, не входит «право на соответствующее наказание». Подобные вопросы, по мнению Комиссии, должны быть разрешены внутригосударственным правом каждого отдельного государства и, соответственно, ЕСПЧ не имеет соответствующей юрисдикции по рассмотрению вопроса о надлежащем применении наказания в государстве-ответчике^[30].

Одним из условий соблюдения критерия соразмерности является соответствие мер, принимаемых государством, тем целям, которые с их помощью предполагается достигнуть. Условие пригодности применительно к гарантии права на свободу и личную неприкосновенность наилучшим образом раскрывается в вопросе соответствия места и условий содержания лица под стражей преследуемой цели ограничения. Следует отметить, что особое значение требование пригодности в контексте ст. 5 Конвенции проявляется в отношении действия подп. «d» и «f» п. 1 ст. 5 Конвенции, поскольку предусмотренные ими основания для лишения лиц свободы предполагают, что само по себе данное ограничение не является средством достаточным для достижения соответствующих целей.

Отправной точкой рассматриваемого вопроса является позиция ЕСПЧ в том, что вопрос о соблюдении критерия «законности» лишения свободы Конвенция оставляет за национальным законодательством. Более того, данный критерий требует соблюдения как материальных, так и процессуальных норм права соответствующего государства^[31].

При первом приближении формулировки отмеченных выше гарантий законности – «в порядке, установленном законом» и «законное» – могут рассматриваться как условие соблюдения соответственно процессуальных и материальных норм внутригосударственного права. Вместе с тем, анализ практики ЕСПЧ показывает, что, в своих постановлениях, рассматривая вопрос о законности лишения свободы, он, как правило, не проводит чёткого различия в содержании этих гарантий, либо одновременно ссылаясь на них и давая их объединённое толкование, либо оперируя единым понятием «законность».

В деле «Witold Litwa v. Poland» ЕСПЧ, во-первых, рассмотрел вопрос о том, справедливо ли заявитель был отнесен к категории алкоголиков, а, во-вторых, оценил, какова была угроза общественной безопасности, и, соответственно, насколько было необходимо заключать заявителя под стражу с учетом его состояния, а также его личных качеств. То есть, фактически Судом были применены два первых критерия теста (т.е. наличие правового основания по Конвенции и соблюдение предусмотренных Конвенцией допустимых целей ограничения), выработанного им в отношении заключения под стражу душевнобольных лиц^[32].

Что же касается третьего критерия, то относительно алкоголиков и наркоманов ЕСПЧ его не применял, хотя, соглашаясь с высказываемым в литературе мнением о том, что применительно к данной категории лиц будет действовать тест целиком^[33], можно предположить, что в случае возникновения вопроса именно о законности продолжительного содержания под стражей алкоголиков или наркоманов, Суд будет применять оценку, схожую с проводимой в отношении душевнобольных лиц.

Вместе с тем, упомянутый тест имеет определенные особенности применительно к категории алкоголиков и наркоманов. В первую очередь следует остановиться на критериях отнесения лиц к данной категории. Если в отношении душевнобольных лиц необходимо наличие медицинского заключения относительного их душевного расстройства (пусть даже и не сопряженного с психическим заболеванием), то применительно к алкоголикам будут действовать иные условия. Данный вопрос впервые был рассмотрен в упомянутом выше деле «Witold Litwa v. Poland», в обстоятельствах которого заявитель был заключен под стражу как алкоголик, несмотря на то, что соответствующего медицинского диагноза ему поставлено не было, поскольку пристрастия к алкоголю он не имел, а лишь временно находился под его воздействием. Заявитель утверждал, что термин «лицо в состоянии алкогольного опьянения» не идентичен термину «алкоголик», поскольку последний и с научной, и с обыденной точки зрения означает лиц, пристрастных к алкоголю и зависимых от него, а не временно находящихся под его воздействием. При этом заявитель ссылался на неоднократно подчеркиваемую Судом необходимость ограничительного толкования положения п. 1 ст. 5 Конвенции.

В связи с этим ЕСПЧ поднял вопрос о толковании термина «алкоголик», который употребляется в подп. «е» п. 1 ст. 5 Конвенции. Основывая свои выводы на положениях Венской конвенции о праве международных договоров 1969 г.^[34], Суд дал автономное толкование рассматриваемого термина. ЕСПЧ отметил, что термин «алкоголик» в его обычном значении подразумевает лиц, которые пристрастны к алкоголю. Вместе с тем, раскрывая связь между категориями лиц, перечисленными в подп. «е» п. 1 ст. 5 Конвенции, Суд указал на главную причину, по которой Конвенция допускает заключение их под стражу – опасность их для общества, а также для самих себя.

Таким образом, объект и цель рассматриваемого положения Конвенции не позволяет толковать его так, чтобы позволялось заключать под стражу лишь алкоголиков в ограниченном понимании этого термина как лиц, находящихся в клиническом состоянии алкоголизма. ЕСПЧ отмечает далее, что в соответствии с подп. «е» п. 1 ст. 5 Конвенции, могут быть заключены под стражу лица, которые не имеют медицинского диагноза «алкоголик», но чье поведение под влиянием алкоголя несет угрозу общественному порядку или им самим^[35]. Аналогичный вывод Суд воспроизводит и в других делах^[36].

Кроме того, ЕСПЧ подчеркивает, что такой подход не означает, что подп. «е» п. 1 ст. 5 Конвенции может быть истолкован как допускающий содержание лица под стражей только по причине его потребления алкоголя. Вместе с тем, Суд считает, государству не воспрещается применять данную меру к лицу, чрезмерно потребляющему алкоголь, с целью ограничить вред, причиняемый алкоголем ему самому и обществу или предотвратить опасное поведение после употребления алкоголя^[37].

Что касается оценки соблюдения второго критерия – необходимости заключения под стражу – ЕСПЧ проверяет, существовала ли угроза для общества или для самого лица, находящегося в состоянии алкогольного опьянения, и была ли такая угроза настолько серьезной, чтобы было необходимым заключение лица под стражу. При этом Суд принимает во внимание все имеющие значение для дела обстоятельства, включая личные характеристики лица. ЕСПЧ отмечает, что лишение свободы лица является настолько серьезной мерой, что оно обоснованно только там, где другие менее строгие меры оказываются неэффективными для охраны личных или общественных интересов^[38].

Заключение

Таким образом, подп. «е» п. 1 ст. 5 Конвенции допускает задержание и заключение под стражу лиц, относящихся к пяти специальным категориям – страдающие инфекционными заболеваниями, душевнобольные, алкоголики, наркоманы, бродяги, – в целях защиты общественных и/или их собственных интересов. Соблюдение предусмотренного данным правовым основанием требования правомерности ограничения права на свободу и личную неприкосновенность определяется: 1) наличием у лица соответствующего заболевания или состояния; 2) такой характеристикой данного заболевания или состояния, которая требует заключения лица под стражу.

Кроме того, практика ЕСПЧ свидетельствует о том, что свободы могут быть лишены лица, которые не имеют медицинского диагноза «алкоголик», но чье поведение под влиянием алкоголя несет угрозу общественному порядку или им самим.

Авторы считают, что практика ЕСПЧ свидетельствует о правомерности лишения свободы лица в соответствии с подп. «е» п. 1 ст. 5 Конвенции и предполагает применение к нему не только мер, направленных на его изоляцию от общества, но и специальных мер, направленных на снижение его опасности для себя и общества.

Библиография

Международно-правовые документы

1. Венская конвенция о праве международных договоров [Текст]: (Вена 23 мая 1969 г.) // Ведомости Верховного Совета СССР. — 1986. — №37. — Ст. 772.
2. Международный пакта о гражданских и политических правах [Текст]: (Нью-Йорк, 16 декабря 1966 г.) // Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных с иностранными государствами. — Москва. — 1978. — Вып. XXXII. — С. 44.
3. Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод [Текст]: (Рим 4 ноября 1950 г.) (с изм. от 13.05.2004) // Собрание законодательства Российской Федерации. — 2001. — №2. — Ст. 163.

Национальное законодательство Российской Федерации

4. Федеральный закон от 18 июня 2001 г. №77-ФЗ «О предупреждении распространения туберкулеза в Российской Федерации» (с изменениями и дополнениями). — Режим доступа: http://ivo.garant.ru/#/document/12123352/paragraph/141:0 (дата обращения: 27.10.2020).

Научная литература

5. Матузов Н.И. Теория государства и права: Учебник [Текст] / Н.И. Матузов, А.В. Малько. — Москва: Юрист. — — 512 с.
6. Никитин А.А. Специальный правовой статус маргинальных групп [Текст] / А.А. Никитин // Вестник Саратовской государственной академии права. — 2005. — №2. — С. 43.
7. Оксамытный В.В. Правомерное поведение личности [Текст] / В. В. Оксамытный. — Киев: Наук. думка. — 1985. — 175 с.
8. Сенякин И.Н. Проблемы ответственности государственной власти за маргинальное положение личности в обществе [Текст] / И.Н. Сенякин, А.А. Никитин // Вестник Саратовской государственной академии права. — 2008. — №6 (64). — С. 14-22.
9. Темботова М.А. Реестр новых потенциально опасных психоактивных веществ, оборот которых в Российской Федерации запрещен [Текст] / М.А. Темботова // Актуальные проблемы российского права. — 2018. — №2(87). — С. 139-143.
10. Frankowski S. Preventive Detention: a Comparative and International Law Perspective [Текст] / S. Frankowski, D. Shelton. — Dordrecht. — 1992. —
11. Harding A. Preventive Detention and Security Law: a Comparative Survey. [Текст] / A. Harding, J. Hatchard. — Dordrecht. — — 353 p.
12. Jayawickrama N. The Judicial Application of Human Rights Law: National, Regional and International Jurisprudence [Текст] / N. Jayawickrama. — Cambridge. — — 965 p.
13. Murdoch J.L. Article 5 of the European Convention on Human Rights: The Protection of Liberty and Security of Person [Текст] / J.L. Murdoch. — Strasbourg. — — 136 p.
14. Starmer K. European Human Rights Law. The Human Rights Act 1998 and the European Convention on Human Rights [Текст] / Starmer. — London. — 1999. — 938 p.

Судебная практика

15. Application No. 10211/12 и 27505/14, Ilnseher against Germany, Judgment of 4 December, 2018.
16. Application no. 13178/03, Mubilanzila Mayeka and Kaniki Mitunga v. Belgium, ECHR Judgment of 12 October 2006.
17. Application no. 19324/02, Léger v. France, ECHR Judgment of 11 April 2006.
18. Application no. 40905/98, Hilda Hafsteinsdóttir v. Iceland, ECHR Judgment of 8 June 2004.
19. Application no. 52792/99, Vasileva v. Denmark, ECHR Judgment of 25 September 2003.
20. Application no. 30218/96, Nowicka v. Poland, ECHR Judgment of 3 December 2002.
21. Application no. 36716/00, Sawoniuk v. the United Kingdom, ECHR Decision of 29 May 2001.
22. Application no. 26629/95, Witold Litwa v. Poland, ECHR Judgment of 4 April 2000.
23. Application no. 24724/94, T. v. the United Kingdom, ECHR Judgment of 16 December 1999.
24. Application no. 24888/94, V. v. the United Kingdom, European Commission of Human Rights, Report of 4 December 1998.
25. Application no. 9787/82, Weeks v. The United Kingdom, ECHR Judgment of 2 March 1987.
26. Application no. 9787/82, Weeks v. The United Kingdom, ECHR Judgment of 02 March 1987.
27. Application no. 6870/75, B. v. the United Kingdom, European Commission of Human Rights Report of 7 October 1981.
28. Application nos. 8022/77, 8025/77, 8027/77, McVeigh and Others v. United Kingdom, European Commission of Human Rights, Decision of 18 March 1981.
29. Application no. 6998/75, X. v. the United Kingdom, European Commission of Human Rights Report of 16 July 1980.
30. Application no. 7367/76, Guzzardi v. Italy, ECHR Judgment of 6 November 1980.
31. Applications nos. 2832/66; 2835/66; 2899/66, De Wilde, Ooms and Versyp v. Вelgium, ECHR Judgment of 18 June 1971.
32. Application no. 4280/69, X. v. Austria, European Commission of Human Rights, Decision of 13 July 1970.

Электронные ресурсы

33. CCPR General Comment No. 8 of 27 July 1982: Right to liberty and security of persons (Art. 9) // United Nations Human Rights Website. Treaty Bodies Database. URL: http://www.unhchr.ch/tbs/doc.nsf/0/f4253f9572cd4700c12563ed00483bec?Opendocument (дата обращения: 27.10.2020).

Примечания:

^[1] Подп. «e» п. 1 ст. 5 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод [Текст]: (Рим 4 ноября 1950 г.) (с изм. от 13.05.2004) // Собрание законодательства Российской Федерации. — 2001. — №2. — Ст. 163.

^[2] См.: Application no. 7367/76, Guzzardi v. Italy, ECHR Judgment of 6 November 1980, § 98.

^[3] Темботова М.А. Реестр новых потенциально опасных психоактивных веществ, оборот которых в Российской Федерации запрещен  [Текст] / М.А. Темботова // Актуальные проблемы российского права. — 2018. — №2(87). — С. 140.

^[4] См.: Frankowski S. Preventive Detention: a Comparative and International Law Perspective [Текст] / S. Frankowski, D. Shelton. — Dordrecht. — 1992. — P. 1.

^[5] См.: CCPR General Comment No. 8 of 27 July 1982: Right to liberty and security of persons (Art. 9) // United Nations Human Rights Website. Treaty Bodies Database. URL: http://www.unhchr.ch/tbs/doc.nsf/0/f4253f9572cd4700c12563ed00483bec?Opendocument (дата обращения: 27.10.2020).

^[6] См.: Frankowski S., Shelton D. Op. cit. — P. 299.

^[7] См.: Harding A. Preventive Detention and Security Law: a Comparative Survey. [Текст] / A. Harding, J. Hatchard.  — Dordrecht. — 1993. — P. 4.

^[8] См.: Application no. 26629/95, Witold Litwa v. Poland, ECHR Judgment of 4 April 2000, § 60.

^[9] См.: Application no. 7367/76, Guzzardi v. Italy, ECHR Judgment of 6 November 1980, § 98; Application no. 26629/95, Witold Litwa v. Poland, ECHR Judgment of 4 April 2000, § 60.

^[10] Так в большинстве дел по подп. «е» п. 1 ст. 5 Конвенции ЕСПЧ специально не делает различия в отношении того, для чего именно опасно лицо – для общества или для себя, обычно эти элементы объединены.

^[11] В англоязычной версии Конвенции общественная безопасность – «public safety» – действительно употребляется во всех этих статьях. В официальном переводе Конвенции на русский язык, этот термин переводится как «общественная безопасность», «общественный порядок» либо «общественное спокойствие». На наш взгляд, содержание этих терминов в рассматриваемом контексте – идентичное.

^[12] О некоторых зарубежных научных и правоприменительных подходах к понятию общественная безопасность см.: Jayawickrama N. The Judicial Application of Human Rights Law: National, Regional and International Jurisprudence [Текст] / N. Jayawickrama. — Cambridge. — 2002. — P. 194.

^[13] К таким лицам можно отнести душевнобольных лиц, наркоманов, алкоголиков, а также несовершеннолетних лиц. Вместе с тем, представляется, что и охватываемые подп. «е» п. 1 ст. 5 Конвенции лица, страдающие инфекционными заболеваниями, а также бродяги также могут быть лишены свободы в их собственных интересах. При этом важно отметить, что в ряде случаев такие лица прекрасно осознают необходимость лишения их свободы в их собственных интересах и сознательно соглашаются на применение такой меры со стороны государства. См., например: Applications nos. 2832/66; 2835/66; 2899/66, De Wilde, Ooms and Versyp v. Вelgium, ECHR Judgment of 18 June 1971, §§ 66-70.

^[14] Никитин А.А. Специальный правовой статус маргинальных групп [Текст] / А.А. Никитин // Вестник Саратовской государственной академии права. — 2005. — №2. — С. 43.

^[15] См.:  Матузов Н.И. Теория государства и права: Учебник [Текст] / Н.И. Матузов, А.В. Малько. — Москва: Юрист. — 2003. — С. 431-432.

^[16] См.: Оксамытный В.В. Правомерное поведение личности  [Текст] / В. В. Оксамытный. — Киев: Наук. думка. — 1985. — С. 99.

^[17] Там же. С. 99-100.

^[18] См.: Сенякин И.Н. Проблемы ответственности государственной власти за маргинальное положение личности в обществе  [Текст] / И.Н. Сенякин, А.А. Никитин // Вестник Саратовской государственной академии права. — 2008. — №6 (64). — С. 15.

^[19] См.: Starmer K. European Human Rights Law. The Human Rights Act 1998 and the European Convention on Human Rights [Текст] / K. Starmer.  — London. — 1999. — P. 108-110.

^[20] Application no. 6998/75, X. v. the United Kingdom, European Commission of Human Rights Report of 16 July 1980, p. 31-32; Application no. 6870/75, B. v. the United Kingdom, European Commission of Human Rights Report of 7 October 1981, § 208; Application no. 7367/76, Guzzardi v. Italy, ECHR Judgment of 6 November 1980, p. 36-37.

^[21]См.: Starmer K. European Human Rights Law. The Human Rights Act 1998 and the European Convention on Human Rights [Текст] / K. Starmer.  — London. — 1999. — P. 108-110.

^[22] Application No. 10211/12 и 27505/14, «Ilnseher v. Germany», Judgment of 4 December, 2018. § 107-109.

^[23] Хотя термины «алкоголик» и «наркоман» могут показаться несколько «непрофессиональными» с позиции российских юристов, они используются в настоящей работе постольку, поскольку они употреблены в официальном переводе Конвенции на русский язык. Объединение же алкоголиков и наркоманов в единую категорию для целей настоящего исследования обусловлено схожими проявлениями результатов воздействия алкоголя и наркотических средств на состояние человека, а именно неспособностью тех и других лиц полностью отдавать себе отчет в своих действиях и т.д.

^[24] В качестве примера можно привести мнение ЕСПЧ относительно правомерности лишения свободы в контексте подп. «а» п. 1 ст. 5 Конвенции. Суд подчеркивает, что соблюдение требования данного положения Конвенции предполагает наличие в соответствующем решении суда достаточных оснований для вмешательства в право на свободу и личную неприкосновенность. Одновременно необходимо, чтобы обстоятельства дела, послужившие основой для вынесения решения, свидетельствовали о наличии в действиях лица состава преступления, за которое в соответствии с внутригосударственным правом, действовавшим на момент совершения правонарушения, допускалось бы наказание в виде лишения свободы. Application no. 9787/82, Weeks v. The United Kingdom, ECHR Judgment of 2 March 1987, § 40.

^[25] Application no. 52792/99, Vasileva v. Denmark, ECHR Judgment of 25 September 2003, §§ 36 — 37. См. также Application nos. 8022/77, 8025/77, 8027/77, McVeigh and Others v. United Kingdom, European Commission of Human Rights, Decision of 18 March 1981.

^[26] Application no. 30218/96, Nowicka v. Poland, ECHR Judgment of 3 December 2002, § 63.

^[27] Application no. 13178/03, Mubilanzila Mayeka and Kaniki Mitunga v. Belgium, ECHR Judgment of 12 October 2006, §§ 101-105.

^[28] Application no. 19324/02, Léger v. France, ECHR Judgment of 11 April 2006, § 72; Application no. 9787/82, Weeks v. The United Kingdom, ECHR Judgment of 02 March 1987, § 50; Application no. 24724/94, T. v. the United Kingdom, ECHR Judgment of 16 December 1999; Application no. 24888/94, V. v. the United Kingdom, European Commission of Human Rights, Report of 4 December 1998.

^[29] Application no. 36716/00, Sawoniuk v. the United Kingdom, ECHR Decision of 29 May 2001.

^[30] Application no. 4280/69, X. v. Austria, European Commission of Human Rights, Decision of 13 July 1970.

^[31] Так, например, Федеральный закон от 18 июня 2001 г. N 77-ФЗ «О предупреждении распространения туберкулеза в Российской Федерации» (с изменениями и дополнениями) предусматривает, что «нарушение законодательства Российской Федерации в области предупреждения распространения туберкулеза влечет за собой <…> уголовную ответственность <…>».

^[32] Application no. 26629/95, Witold Litwa v. Poland, ECHR Judgment of 4 April 2000, §§ 77-80.

^[33] См.: Murdoch J.L. Article 5 of the European Convention on Human Rights: The Protection of Liberty and Security of Person [Текст] / J.L. Murdoch.  — Strasbourg. — 2002. — P. 63.

^[34] Подразумеваются ст. 31-33 Венской конвенции о праве международных договоров [Текст]: (Вена 23 мая 1969 г.) // Ведомости Верховного Совета СССР. — 1986. — №37. — Ст. 772.

^[35] Application no. 26629/95, Witold Litwa v. Poland, ECHR Judgment of 4 April 2000, §§ 60-61.

^[36]Application no. 40905/98, Hilda Hafsteinsdóttir v. Iceland, ECHR Judgment of 8 June 2004, § 42.

^[37] При этом ЕСПЧ достаточно подробно анализирует подготовительные материалы, предшествовавшие принятию Конвенции, в соответствии с которыми, включение в подп. «е» п. 1 ст. 5 Конвенции непосредственно связано с правом государств принимать необходимые меры для борьбы с пьянством. См.: Application no. 26629/95, Witold Litwa v. Poland, ECHR Judgment of 4 April 2000, §§ 51-64.

^[38] В связи с этим, например, в деле «Witold Litwa v. Poland» Суд пришел к выводу о нарушении ст. 5 Конвенции, отметив, что государство могло применить иным меры (например, доставление лица по месту его проживания), но не сделало этого, хотя внутригосударственным правом предусмотрена такая возможность. См.: Там же. §§ 77-80.

Об авторах:

Анисимов Игорь Олегович – к.ю.н., член Российской ассоциации международного права, доцент, заместитель заведующего кафедрой международного права Дипломатической академии МИД России (119021, г. Москва, Остоженка 53/2, строение 1).

Гуляева Елена Евгеньевна – к.ю.н., член Российской ассоциации международного права, доцент кафедры европейского права Дипломатической академии МИД России (119021, г. Москва, Остоженка 53/2, строение 1).