Правомерность недопустимых заявлений государств (на примере конвенции ООН по морскому праву)

Статья посвящена вопросу о возможности и правомерности заявления государствами недопустимых оговорок к международным договорам, в частности к Конвенции ООН по морскому праву 1982 г. В статье анализируются причины заявления государствами оговорок; характер запрета заявления оговорок, устанавливаемого Конвенцией ООН по морскому праву 1982 г., а также возможные правовые последствия, возникающие в случае, если государства выступают с недопустимыми заявлениями и оговорками.

Ключевые слова: оговорка; заявление; Комиссия международного права; Конвенция ООН по морскому праву 1982 г.; Венская конвенция о праве международных договоров 1969 г.; «неоформленные оговорки»; дело “Arctic Sunrise”.

УДК 341

VALIDITY OF STATES’ IMPERMISSBLE STATEMENTS (THE CASE OF THE UNITED NATIONS CONVENTION ON THE LAW OF THE SEA OF 1982)

Abstract: The article is devoted to the issue of possibility and validity of impermissible statements to international treaties, more specifically to the United Nations Convention on the Law of the Sea of 1982. The article contains the analysis of the reasons for reservations; the nature of the prohibition on making reservations set forth by the United Nations Convention on the Law of the Sea of 1982; as well as possible legal effects arising from formulating impermissible statements and reservations.

Keywords: reservation; statement; International Law Commission; the United Nations Convention on the Law of the Sea of 1982; the Vienna Convention on the Law of Treaties of 1969; inchoate reservations; the “Arctic Sunrise” Case.

Как показывает практика, положения Конвенции ООН по морскому праву 1982 г. (далее – Конвенция 1982 г., Конвенция), несмотря на прямо установленный запрет делать оговорки, исключения или выступать с заявлениями, предполагающими исключения или изменения юридического действия статей Конвенции, не следует трактовать и применять строго буквально. Так, допустимость заявлений прибрежных государств, обосновывающих и отражающих определенную специфику правового режима нахождения иностранных судов в их территориальном море и исключительной экономической зоне, обусловлена не только целью установления универсального конвенционного режима использования морских пространств и формирования соответствующей общей практики, но и необходимостью учета национальных прав и интересов прибрежных государств. В силу того, что государства, в конечном счете, стремятся обеспечить выполнение положений Конвенции 1982 г., а не препятствовать этому, указанные заявления представляют собой, по сути, первый шаг на пути практического применения норм режима Конвенции в их приложении к конкретным ситуациям. В свою очередь, ст. ст. 309 и 310 Конвенции 1982 г. являются ограничениями, не допускающими возможность установления посредством заявлений таких условий, которые, будучи не совместимыми с положениями договора, приводили бы к размыванию общего, унифицированного режима. Однако недостатком запрета, закрепленного обозначенными статьями, является свойственная всей Конвенции «рамочность»: отсутствует четкий критерий, несоответствие которому делает заявление недозволенной оговоркой. Данное обстоятельство выводит на первый план правовой квалификации заявлений усмотрение государств-участников, что с учетом широкого предмета и объекта Конвенции 1982 г. подразумевает и вероятность разной оценки заявлений, в том числе возможность «легализации» тех, которые прямо не допускаются договором.

В этой связи представляется целесообразным определить причины и цели, которые преследуют государства при заявлении оговорок, пределы категоричности запрета, установленного ст. ст. 309 и 310 Конвенции 1982 г., а также рассмотреть возможность и последствия выступления государств с недопустимыми заявлениями и оговорками.

Целью, которую, как правило, преследуют содержащиеся в международных договорах запреты делать оговорки, является сохранение единства понимания и действия устанавливаемых правовых режимов, иными словами, недопустимость на практике явного отклонения от объекта и целей договора. Применительно к Конвенции 1982 г. как договору, содержащему комплекс взаимозависимых прав и обязанностей, при оценке совместимости оговорки с объектом и целью договора учитывается указанная взаимозависимость, а также важность положения, затрагиваемого оговоркой, в общей структуре договора и степень воздействия такой оговорки на договор [1]. Другое ограничение права государств делать оговорки, существующее независимо от имеющихся в договоре положений, сводится к запрету таких заявлений, которые противоречат существующим императивным нормам общего международного права (данное ограничение ipso facto является основанием для признания недействительным не только любого международного договора (ст. 53 Венской конвенции о праве международных договоров 1969 г., (далее – Венская конвенция 1969 г.), но и любой нормы международного права). В то время как последнее ограничение объективно и не может быть преодолено волеизъявлением участников договора, применение первого ограничения вследствие его высокой степени теоретизированности всецело и полностью находится на усмотрении сторон [2], которые могут не только признать допустимым любое заявление, но и пересмотреть подход к самому запрету оговорок. Поскольку правомерность оговорок к Конвенции 1982 г. согласно ст. 309 обусловлена допустимостью в соответствии с другими её статьями (т.е. абстрактным, общим положением), вышеуказанные ограничения могут означать следующее: государства вправе заявлять оговорки, которые не противоречат нормам jus cogens [3], а также объекту и целям [4] Конвенции 1982 г. Следовательно, далеко не всякая оговорка автоматически является недопустимой. Более того, допустимость оговорки будет определяться не столько самой Конвенцией 1982 г., сколько последующей реакцией государств на данную оговорку и теми правовыми последствиями, которые участники сочтут наиболее подходящими в отношении заявившего государства. При этом на практике, отмечается неоднородность как реакции государств на подобные оговорки, так и сопутствующих правовых последствий.

Заявления, отсылающие к внутреннему законодательству. Зачастую заявление, сделанное государством, и его обязательное соблюдение остальными участниками является существенным условием для выражения согласия на обязательность и последующего выполнения договора, а наиболее распространенную причину такого условия составляет необходимость учета национальных особенностей законодательства [5]. Негативные последствия такого заявления (оговорки) видят в попытке поставить выполнение международного договора в зависимость от определенных положений внутреннего права [6], либо в использовании заявления в качестве предлога для непризнания какого-либо нового международного обязательства даже в тех случаях, когда цель договора состоит в изменении практики государств-участников [7].

С другой стороны, по мнению Комиссии международного права (далее – КМП), оговорка, мотивированная соображениями соблюдения внутригосударственного права, не может быть признана неправомерной исключительно исходя из положений ст. 27 Венской конвенции 1969 г. [8], поскольку государство нередко формулирует оговорку именно потому, что договор налагает на него обязательства, несовместимые с его внутренним правом, которое оно не в состоянии изменить, по крайней мере, на начальном этапе, даже если сама цель договора заключается в том, чтобы побудить государства изменить эти законы [9]. Необходимо также учитывать, что вследствие отсутствия у государств обязательства участвовать в Конвенции 1982 г., а её соблюдение представляет выгоду не только для будущего государства-участника, но и для всех остальных сторон, участие в договоре, безусловно, следует расценивать в качестве компромисса интересов присоединяющихся к режиму и уже участвующих в нем государств. И в таких случаях совершенно естественным и обоснованным является указание посредством заявления оговорки на обязательность учета и соблюдения внутреннего законодательства прибрежного государства. Главная же проблема такой оговорки заключается не столько в отсылке к национальному законодательству и возможной последующей коллизии с нормами международного права, сколько в отсутствии указания на то, что именно представляет собой внутригосударственный порядок реализации нормы, к которой сделана оговорка [10]. Отсюда – оговорка не является недействительной лишь в силу того, что она имеет целью сохранить целостность конкретных норм внутреннего права; основным требованием к её правомерности является совместимость оговорки с объектом и целью договора, к которому она относится [11].

«Неоформленные оговорки». Еще одним примером рассматриваемого вопроса является проблема так называемых «неоформленных оговорок» (inchoate reservations). Так, при подписании Конвенции 1982 г. Ангола и Гвинея сделали заявления, согласно которым государства оставляют за собой право толковать любое положение Конвенции в контексте и с должным учетом суверенитета и территориальной целостности государства в её применении к сухопутной территории, космическому и морскому пространствам. С одной стороны, из-за отсутствия прямого указания в заявлениях на изменение положений Конвенции 1982 г. вопрос об отнесении их к оговоркам не ставится. С другой стороны, в силу указания в них на последующую возможность государств принимать законы или осуществлять толкование, которые могут изменить юридическое действие Конвенции применительно к данному государству, данные заявления обладают характером неоформленных оговорок [12]. Однако с данным утверждением сложно согласиться, ведь «решающим условием для определения акта в качестве оговорки является его цель – исключить или изменить юридическое действие определенных положений договора в их применении к автору оговорки» [13]. Тот факт, что государство при выражении согласия на обязательность для него договора оставляет за собой право в дальнейшем осуществить толкование определенных его положений, не создает в момент заявления каких-либо юридических последствий, в том числе не изменяет никакие положения данного международного договора. Более того, сообщение о возможном последующем толковании вовсе не означает, что данное право будет использовано этим государством. Наконец, подобное «предварительное уведомление» о потенциальном толковании в будущем не может рассматриваться в качестве обязательного условия, обосновывающего правомерность его заявления: любое государство-участник может прибегнуть к толкованию, изменяющему Конвенцию 1982 г., и без «анонсирования» таких заявлений, как это сделали Ангола и Гвинея. Разумеется, нельзя исключать вероятность того, что последующее толковательное заявление будет представлять собой оговорку, однако это не может быть достаточным основанием для того, чтобы рассматривать уже сделанное заявление в качестве оговорки. Кроме того, как уже было отмечено выше, правомерность такой оговорки будет оцениваться не столько с позиции формально установленного разрешения делать оговорки, сколько с точки зрения их соответствия объекту и целям Конвенции.

Иные заявления государств. Соблюдение объекта и цели международного договора, а также императивных норм общего международного права как основной критерий при определении правомерности заявлений государств (в том числе в ситуации, когда международный договор содержит общий, «рамочный» запрет на оговорки) применим и к случаям, когда цель сделанного государством заявления неочевидна или заявление, по своему смыслу, представляет собой оговорку [14], либо когда другие государства во избежание каких-либо изменений юридического действия положений Конвенции и обеспечения её целостности выдвигают возражение (даже если автор заявления не обозначал её в качестве оговорки) [15]. И хотя подобная «переквалификация» толковательного заявления в оговорку не определяет статуса соответствующего одностороннего заявления [16], она, тем не менее, с учетом положений Конвенции 1982 г. способна породить как дискуссию, так и реакцию значительного числа государств, отрицающих правомерность содержания толковательного заявления (см. выше пример с заявлением Филиппин). В некоторых ситуациях государства выступают с ответными заявлениями, которые хотя и носят позитивную направленность, могут представлять собой выражение несогласия или предупреждение, также вытекающие из необходимости соблюдения объекта и целей договора [17].

Тем не менее, несмотря на вышеобозначенные «рамочность» конвенционного запрета делать оговорки и соображения практической целесообразности соблюдения, в конечном итоге, объекта и целей международного договора (как критерий правомерности любых заявлений), в практике Международного Суда ООН более применим формальный подход к квалификации оговорок [18]. Показательным в этой связи является Дело о разграничении морских пространств в Черном море (спор между Румынией и Украиной). При подписании и последующей ратификации Конвенции 1982 г. Румыния выступила с заявлением в отношении ст. 121, устанавливающей, что остров является естественно образованным пространством суши, окруженным водой, которое находится выше уровня воды при приливе (п. 1), при этом скалы, которые не пригодны для поддержания жизни человека или для самостоятельной хозяйственной деятельности, не имеют ни исключительной экономической зоны, ни континентального шельфа (п. 1). Как было отмечено в заявлении, согласно требованиям справедливости, вытекающим из ст. 74 и 83 Конвенции 1982 г., необитаемый остров, на котором не осуществляется хозяйственная деятельность, ни в какой степени не может влиять на делимитацию морских пространств, относящихся к материковым побережьям прибрежных государств, в связи с чем допускается более предпочтительное для Румынии проведение морской границы. Международный Суд ООН отклонил указанное толкование Румынии, квалифицировав его в качестве оговорки, а само заявление – в качестве попытки обойти запрет оговорок [19] и постановил, что будет применять соответствующие положения Конвенции в том толковании, которое он дает им в своей практике, на основании ст. 31 Венской конвенции 1969 г. При этом заявление Румынии само по себе никак не влияет на толкование, даваемое Международным Судом ООН [20]. С одной стороны, эта формулировка может породить сомнения в том, имеют ли вообще какой-либо смысл заявления о толковании [21]. С другой стороны, это не означает, что Суд, не считающий себя обязанным руководствоваться односторонним толкованием, предложенным Румынией, отрицает возможность определенного влияния такого толкования как средства доказывания или фактора, который может быть использован при обосновании толкования, даваемого самим Судом в соответствии со ст. 31 Венской конвенции 1969 г. [22] Более того, позиция Суда в отношении заявления Румынии могла быть обусловлена желанием избежать предвзятости и независимости от уже существующего или предложенного толкования, что в свою очередь, вовсе не исключало впоследствии возможность признания Судом правомерности такого толкования.

Заявления, запрещенные международным договором. Особая ситуация и последствия возникают в случае, когда государства заявляют оговорки, прямо запрещаемые международным договором. Правда, согласно позиции КМП, заявления государств по поводу положений, в отношении которых запрещены любые оговорки, должны рассматриваться в качестве заявлений о толковании. Исходя из презумпции стремления государства действовать согласно договору, а не вопреки ему, а также исключая вероятность недобросовестности при выступлении с таким заявлением, оно должно рассматриваться как попытка толкования, что позволит избежать аннулирования вследствие этой неправомерной оговорки всего акта признания договора [23]. В то же время подобная «переквалификация» оговорки в толковательное заявление, равно как и наоборот (см. выше), не может определять статус соответствующего одностороннего заявления, особенно если автор заявления хочет неукоснительного соблюдения выдвигаемого условия.

Общий подход к запрещаемым оговоркам сводится к признанию их недействительными и не порождающими юридические последствия, на создание которых они были направлены. Аналогичные положения применяются и к случаям противоречия оговорки объекту и целям договора [24]. При этом возникает вопрос о последствиях реакции государств на такие оговорки. Согласно одной позиции, правомерность оговорок зависит исключительно от принятия оговорки другим государством [25]. Другая точка зрения исходит из того, что даже если оговорка запрещена договором, это не означает запрет другим государствам соглашаться с такой оговоркой [26]. Однако это также не будет означать её правомерность, в том числе и потому, как отметил Х. Уолдок, что договаривающиеся государства посредством запрета такой оговорки прямо исключили возможность её принятия; ничтожность недействительной оговорки зависит от самой оговорки, а не от тех реакций, которые она может вызвать [27]. Принятие подобной оговорки недопустимо, так же как изменение договора в отношениях между автором оговорки и государством, принимающим данную оговорку согласно ст. 41 Венской конвенции 1969 г., исключающей изменение договора, если оно затрагивает положение, отступление от которого является несовместимым с эффективным осуществлением объекта и целей договора в целом [28].

С другой стороны, не отрицается возможность, при которой даже запрещенная оговорка может быть признана правомерной. В частности, Х. Уолдок не исключал такой ситуации при наличии коллективного согласия всех других заинтересованных государств [29]. В то же время коллективное молчаливое согласие в отношении подобных оговорок не может рассматриваться в качестве их принятия [30]. Правомерность подобного обхода запрета оговорок основана на общем праве государств изменять договор по соглашению между участниками (ст. 39 Венской конвенции 1969 г.) [31]. Однако в таком случае подобное соглашение сторон должно сперва внести изменения в положения Конвенции 1982 г. о запрете делать оговорки (или отменить его) и лишь только затем изменять сам договор в соответствии с положениями коллективно одобряемой оговорки. Причем условие о первоначальном изменении самой Конвенции 1982 г. не может быть подразумеваемым, а должно быть прямо предусмотрено; оно не может и не должно выводиться из простого коллективного (согласия) принятия оговорки. Коллективное принятие запрещенной оговорки не может рассматриваться и в качестве ранее упомянутого изменения договора в соответствии со ст. 41 Венской конвенции 1969 г., поскольку данная статья предусматривает возможность изменения многосторонних договоров только во взаимоотношениях лишь между определенными участниками, а не всеми. С другой стороны, ст. 39 Венской конвенции 1969 г. говорит об изменении договора по соглашению между участниками, не уточняя при этом конкретную форму или вид такого соглашения [32]. КМП ушла от принятия какой-либо конкретной позиции по данному вопросу, посчитав, что он больше относится к проблеме изменения договоров, а не оговоркам [33], что, в свою очередь, не исключает возможности признания посредством такой процедуры правомерности недопустимой оговорки. Таким образом, коллективное согласие всех государств-участников с запрещенной оговоркой независимо от способа и формы его выражения может рассматриваться в качестве правомерного, поскольку данное согласие, как и сама Конвенция 1982 г., является результатом выражения воль всех сторон, способных по своему усмотрению заключать, изменять или прекращать любой договор между собой.

Не менее важным является вопрос о правовых последствиях для государства, которое заявило недопустимую оговорку и не получило согласие с ней ни от одного государства-участника. Дело в том, что, несмотря на положения ст. 19 Венской конвенции 1969 г., нельзя однозначно утверждать, что под её регламентацию подпадают не только последствия заявления недопустимых (запрещенных) оговорок, но и сами запрещенные оговорки. Как отметила КМП, это не следует ни из ст. 19 Венской конвенции 1969 г., ни из контекста международного договора, ни из подготовительных материалов, практики государств или депозитариев [34].

Как показывает практика, решение вопроса о последствиях может иметь три разных варианта. Согласно одной точке зрения, статус автора недействительной оговорки зависит от того, намерен ли он считать себя связанным договором без учета оговорки или же он считает себя не связанным договором. Если автор недействительной оговорки не выразил противоположного намерения или подобное намерение не было установлено иным образом, он считается договаривающимся государством без учета оговорки («позитивная презумпция») [35]. Другой позиции придерживаются сторонники концепции «чистого консенсуализма», согласно которой недействительность оговорки исключает её автора из числа государств-участников, поскольку оговорка является непременным условием согласия её автора быть связанным договором («негативная презумпция»). Пока соответствующее государство не даст своего согласия или хотя бы молчаливого согласия на обязательность этого положения или этих положений без оговорки, автор оговорки не считается договаривающимся государством, так как государство в своих договорных отношениях не может быть связано без его согласия [36]. Третий подход сводится к мнению о решающей роли возражающих государств, которые обладают свободой выбора в определении того, какие договорные отношения они хотят иметь с автором оговорки: 1) отношения, следующие из возражения с «супермаксимальным эффектом» [37]; 2) отказ от вступления договора в силу с государством, заявившим оговорку, в полном объеме с учетом оговорки [38]; 3) вступление договора в силу с государством, заявившим оговорку, без применения положений, к которым относится оговорка. Суть возражений с «супермаксимальным эффектом» заключается в том, что возражающие государства, принимая во внимание отсутствие юридических последствий у полностью ничтожной оговорки, но не отказываясь от вступления договора в силу с авторами оговорок, рассматривают последних связанными договором в полном объеме, без возможности при этом ссылаться на свою оговорку [39].

КМП, исходя из существования различной практики государств, не решилась установить единственный правомерный вариант последствий заявления неправомерной оговорки. Однако можно выделить отдельные элементы её позиции: 1) государство не может быть связано обязательствами против его воли, т.е. возражающие государства не могут определять, связан ли автор оговорки договором в той или иной части или нет; 2) ничтожность оговорки не означает автоматического применения договора к автору оговорки без её учета; 3) при определении правовых последствий необходимо ориентироваться на намерение государства, заявляющего оговорку, относительно его участия в договоре; 4) только прямое волеизъявление автора оговорки может определить возможность применения к нему договора без учета оговорки, при этом молчаливое согласие также будет указывать на согласие применять договор без учета оговорки [40]. Но даже и эти элементы КМП не рассматривает в качестве каких-либо четких рамок: принимая во внимание общую цель заключения договора для любого государства – стать его участником, предпочтительнее было бы, чтобы автор недопустимой оговорки, в конечном счете, стал участником договора, а не был исключен из их круга. Такая позиция является гарантией сохранения двусторонних договорных отношений и открывает путь к диалогу в рамках договорного режима [41]. КМП также отметила, что в данных обстоятельствах было бы более разумно презюмировать намерение автора оговорки урегулировать трудности, связанные с её ничтожностью (изменение оговорки, чтобы устранить причину такой неприемлемости, либо снятие его оговорки, либо отказ от участия в договоре) [42].

Заявления, противоречащие объекту и целям договора. Выше рассматривались ситуации, когда ограничениями для оговорок выступали запреты противоречия заявлений объекту, целям международного договора и императивным нормам общего международного права, при этом отмечалось, что вопрос об определении соответствия оговорки объекту и целям договора остается полностью на усмотрении сторон. Отсюда возникает вопрос о возможности и правомерности заявления оговорок, не только запрещенных договором (что, как показано выше, может иметь место при наличии коллективного согласия всех участников), но и противоречащих объекту и целям договора. Во-первых, в пользу такой возможности говорит как весьма абстрактный характер понятия «объект и цели договора», так и определение ситуации, при которой данное нарушение будет иметь место [43]. Во-вторых, оговорка может делаться в отношении конкретных положений, а не договора в целом, что ставит вопрос о возможности частичного противоречия объекту и целям договора [44]. В-третьих, согласие государств участников как источник нормообразования в международном праве не запрещает такую возможность.

Основа запрета заявления оговорок, несовместимых с объектами и целям договора, закреплена в п. с) ст. 19 Венской конвенции 1969 г. Отсюда возникает вопрос об универсальности подобного запрета и характере положений ст. 19 как нормы общего международного права. В отношении первого аспекта, следует отметить, что участниками Венской конвенции 1969 г. являются в настоящий момент 116 государств (среди неучастников Израиль, Индия, Индонезия, Иран, Норвегия, США, Турция, Франция и др.), а значит, для остальных государств данное положение не является обязательным. Что касается государств-участников Венской конвенции 1969 г., то нельзя однозначно утверждать о существовании запрета изменить или исключить саму ст. 19 или её отдельные положения. Обычно-правовой характер запрета, содержащегося в ст. 19, также находится под большим сомнением [45]. Более того, даже если и предположить за какими бы то ни было нормами характер обычной нормы общего международного права, это вовсе не означает, что оговорки к ним запрещены [46] (за исключением норм jus cogens).Таким образом, нельзя однозначно утверждать отсутствие у государств права заявлять оговорки, противоречащие объекту и целям договора, особенно в случае её последующего принятия. Безусловно, результатом принятия оговорки, противоречащей объекту и целям договора, в качестве правомерной может стать нарушение целостности, единства или разрушение устанавливаемого международным договором правового режима. Иными словами, встает вопрос о целесообразности участия государства в соглашении с оговоркой, которая после её принятия практически полностью изменяет весь международный договор. Более того, если существовавший до принятия оговорки правовой режим не устраивал его участников, корректнее поднимать вопрос о внесении поправок, новации международного договора или отмене его действия. При всей вероятности подобного развития событий следует все же признать высокую степень умозрительности данных предположений в части последствий для целостности соглашения. В конечном счете, государство, выступающее с оговоркой, в том числе противоречащей объекту и целям, исходит из намерения участвовать в международном договоре, а значит, содержание оговорки и цель её заявления должны устанавливаться исходя из данного намерения индивидуально и самостоятельно в каждом конкретном случае.

КМП отметила, что оговорка несовместима с объектом и целью договора, если она затрагивает существенно важный элемент договора, необходимый для его общей структуры, таким образом, что подрывает смысл существования договора [47]. Учитывая все вышеобозначенные трудности, возникающие при формулировании критерия противоречия объекту и цели договора, международно-правовая доктрина, а также КМП исходят из необходимости сохранить смысл существования договора, его основную суть, избежать подрыва эффективности договора в целом, что предполагает проведение различия между всеми обязательствами, предусмотренными в договоре, и основополагающими обязательствами, в которых заключается смысл его существования [48]. Но в то же время в силу высокой степени теоретизированности проблемы указанная позиция КМП не столько устанавливает ясный критерий, который может непосредственно применяться во всех случаях, сколько указывает направление, обеспечивая равновесие между необходимостью сохранения целостности договора и стремлением содействовать как можно более широкому участию в многосторонних конвенциях [49].

Дело «Arctic Sunrise». Появление вопросов о правомерности оговорок является обычным явлением для универсальных кодификационных конвенций. Подобные проблемы имели место и в практике Российской Федерации, в частности при рассмотрении так называемого дела «Arctic Sunrise» (Королевство Нидерландов против Российской Федерации) [50]. В ходе обмена мнениями, предшествовавшего рассмотрению дела, Россия проинформировала Нидерланды о непринятии процедуры арбитража в соответствии с Приложением VII, обосновав свой отказ наличием заявления, сделанного 12 марта 1997 г. при ратификации Конвенции 1982 г., согласно которому Россия в соответствии со ст. 298 не принимает процедуры, ведущие к обязательным для сторон решениям, в отношении споров, касающихся деятельности по обеспечению соблюдения законов в отношении осуществления суверенных прав и юрисдикции. Однако буквальное содержание п. 1 b) ст. 298 Конвенции 1982 г. гласит, что при выражении согласия на обязательность государство может, в частности, заявить, что оно не принимает одну или несколько процедур в отношении споров, касающихся деятельности по обеспечению соблюдения законов в отношении осуществления суверенных прав или юрисдикции, которые исключаются из компетенции суда или арбитража на основании п.п. 2 или 3 ст. 297 Конвенции, а именно споров о толковании или применении положений Конвенции в отношении морских научных исследований и рыболовства. Расхождение содержания заявления России с текстом Конвенции 1982 г., а также отсутствие связи между вопросами, относящимися к морским научным исследованиям, рыболовству, и рассматриваемым делом, легли в основу возражений Нидерландов, отметивших, что заявление России не лишает компетенции Международный трибунал по морскому праву (далее – МТМП, Трибунал) рассмотреть вопрос о применении временных мер.

Нидерланды заявили, что позиция Российской Федерации может быть интерпретирована двумя способами. С одной стороны, заявление соответствует положениям Конвенции 1982 г., если предположить, что Россия подразумевала включение отсутствующей части п. 1 b) ст. 298 (т.е. нераспространение юрисдикции суда на споры о научных исследованиях и рыболовстве), однако в таком случае Россия не могла ссылаться на свое заявление как на основание для непризнания юрисдикции МТМП. С другой стороны, заявление можно рассматривать как попытку исключить все споры, касающиеся деятельности по обеспечению соблюдения законов в отношении осуществления суверенных прав и юрисдикции, независимо от того касаются ли данные споры морских научных исследований или рыболовства. Но в таком случае заявление России либо должно быть признано недействительным на основании ст. 310, либо должно рассматриваться как оговорка или исключение, запрещенные ст. 309. В конечном счете, Нидерланды заявили, что независимо от выбора интерпретации заявление России не будет применимо к данному спору и не окажет влияния на юрисдикцию МТМП [51].

МТМП согласился с аргументацией Нидерландов и принял решение привести заявление России в соответствие со ст. 298 Конвенции 1982 г.: добавить отсутствующее в нем положение, исключив тем самым только споры, касающиеся морских научных исследований и рыболовства. В свою очередь, у России отпали основания утверждать отсутствие у МТМП юрисдикции рассматривать дело «Arctic Sunrise» по существу [52]. Более того, само заявление России до внесения в него уточнений МТМП рассматривал как применяющееся prima facie «только к спорам, исключенным из компетенции суда или арбитража на основании п.п. 2 или 3 ст. 297 Конвенции 1982 г.» [53]. Иными словами, уточнение Трибунала, по сути, носило лишь редакционный характер: по мнению МТМП, Российская Федерация изначально не предполагала своим заявлением исключать все споры за исключением прямо указанных в Конвенции 1982 г.

С одной стороны, позиция МТМП выглядит обоснованной: совокупное толкование ст. ст. 297, 298, 309 и 310 Конвенции 1982 г. не допускает заявления (оговорки и исключения), кроме тех, которые явно допустимы договором. Несмотря на то, что ст. 298 предусматривает право государств заявлять факультативные исключения (выбирать одну или несколько процедур в отношении определенных категорий споров) [54], заявление России следует рассматривать именно как оговорку, поскольку, выходя своим содержанием за пределы прямо предусмотренного Конвенцией, Россия изменяла и исключала юридическое действие определенных положений договора, что прямо запрещалось [55].

С другой стороны, МТМП не было учтено следующее. Как уже отмечалось выше, государство не может быть связано обязательствами против его воли, а потому ни Нидерланды, ни Трибунал не вправе возлагать на Россию то, с чем последняя не соглашалась. В данном случае уточнение позиции должно было идти исключительно от Российской Федерации, с данным вопросом правомерно было обращаться только к ней не зависимо от того, имеются ли в Конвенции 1982 г. какие-либо запреты на оговорки или нет. Вызывает вопрос и правомерность решения МТМП о приведении заявления России в соответствие со ст. 298. Помимо того, что подобные действия вправе делать только автор заявления (либо согласиться с данным решением Трибунала), нельзя однозначно утверждать, что Трибунал, не будучи ни участником Конвенции 1982 г., ни её депозитарием, ни структурой, чья компетенция в отношении данного спора признается Россией, правомочен принимать решения, имеющие юридические последствия. В силу согласительного характера природы самого международного права, а следовательно, и согласительного характера выбора необходимых судебных процедур, поведение МТМП не может рассматриваться как соответствующее международному праву, тем более, что заявление России однозначно и ясно устанавливало несогласие с подобной процедурой разрешения спора.

Также во внимание не была принята и существующая практика, в том числе самих сторон. Российская Федерация сделала оспариваемое заявление при ратификации Конвенции 12 марта 1997 г. На данный момент Нидерланды были её участником (ратификация 28 июня 1996 г.) и никаких возражений относительно заявления Российской Федерации сделано не было. В соответствии с п. 5 ст. 20 Венской конвенции 1969 г. если договор не предусматривает иное, оговорка считается принятой государством, если оно не выскажет возражений против неё до конца двенадцатимесячного периода после того, как оно было уведомлено о такой оговорке, или до той даты, когда оно выразило свое согласие на обязательность для него договора, в зависимости от того, какая из этих дат является более поздней. Конвенция 1982 г. не устанавливает какие-либо сроки для заявления возражений, следовательно, на Нидерланды распространялась вышеуказанная норма Венской конвенции (Нидерланды присоединились к Венской конвенции 9 апреля 1985 г., Российская Федерация – 29 апреля 1986 г.). Несмотря на весьма разнообразную практику государств в отношении сроков заявления возражений [56], КМП придерживается мнения о необходимости существования убедительных причин для того, чтобы отходить от формулировок положений Венской конвенции 1969 г. [57], однако никаких причин для подобного поведения Нидерланды не представили. Безусловно, практике государств известно значительное число примеров более позднего формулирования возражений на оговорки [58], но в таком случае, как следует из Венской конвенции 1969 г., не возразившее в срок государство (т.е. Нидерланды) считается принявшим оговорку и подобное последствие не может быть пересмотрено формулированием возражения после вступления договора в силу между двумя государствами без нанесения серьезного ущерба юридической определенности [59]. В связи с этим, по мнению КМП, такие возражения не имеют юридических последствий возражений, заявленных в установленный срок [60], кроме того, заявление Нидерландов не направлялось депозитарию Конвенции 1982 г., а было сообщено при обмене мнениями, что также подтверждает отсутствие каких-либо юридических последствий.

Обращает на себя внимание и другая практика Нидерландов. Так, рассматривая положения ст. 66 Венской конвенции 1969 г., касающиеся разрешения споров из толкования и применения Конвенции, Нидерланды заявили о целесообразности возражать любым оговоркам государств, направленным на исключение в части или полностью применения указанных положений. Такие возражения были заявлены в отношении оговорок многих государств, в том числе и СССР [61]; аналогичной практики Нидерланды придерживались, например, в отношении оговорок к Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказания за него 1948 г. [62] Иными словами, Нидерланды не только активно заявляют возражения относительно оговорок, которые, по их мнению, противоречат объекту и целям договоров, но и выступают за соблюдение предусмотренных договорами процедур и средств разрешения международных споров. Однако в отношении заявления Российской Федерации к Конвенции 1982 г. Нидерланды не выступили с возражениями ни в течение двенадцатимесячного срока согласно Венской конвенции 1969 г., ни когда-либо позже (более того, ни одно государство-участник также не выступило с возражением против заявления России). Безусловно, можно отметить общее возражение Нидерландов относительно любых деклараций и заявлений, исключающих или изменяющих юридическое действие положений Конвенции 1982 г., но при этом Нидерланды отдельно возражали против декларации Эквадора (2013 г.) и толковательного заявления Конго (2015 г.), отметив, что данные заявления представляют собой оговорки, запрещенные ст. ст. 309 и 310 Конвенции [63]. Таким образом, становится очевидно, что Нидерланды не только шли вразрез со своей собственной практикой (не возражая на протяжении 15 лет, а затем поменяв позицию уже в самом Трибунале), но и отказались от корректного, с точки зрения международного права, оформления своего возражения против заявления России: не посредством направления депозитарию Конвенции 1982 г., а путем обычного обмена мнениями, по сути, политическим заявлением, не имеющим никакого юридического значения.

Не менее важным в свете проблематики настоящей статьи остается и вопрос о противоречии заявления России объекту и целям Конвенции 1982 г.: насколько исключение предусмотренной процедуры несовместимо с объектом и целью договора? Означает ли такое исключение отказ Российской Федерации вообще каким-либо образом разрешать сложившуюся ситуацию? Можно ли считать заявление Российской Федерации в качестве препятствия для выполнения остальных положений Конвенции 1982 г., да и всей Конвенции в целом? Ни МТМП, ни Нидерланды даже не заявили о противоречии заявления России объекту и целям Конвенции, не попытались даже рассмотреть данные вопросы, а также не приняли во внимание положения и практику государств в соответствии с п. 5 ст. 20 Венской конвенции 1969 г., предпочтя этому сугубо формальный подход буквального соблюдения запрета ст. ст. 309 и 310 Конвенции 1982 г., что, как неоднократно показала практика государств и КМП, не только не является методикой, способствующей выполнению и соблюдению любого универсального международного договора (а не только Конвенции 1982 г.), но и неприменимо в своем общем виде без учета конкретных обстоятельств в отношении заявлений к самой Конвенции, в том числе и оговорок.

Учитывая все вышесказанное, принятие решения МТМП должна была предварять дискуссия с участием России, дающая детальное прояснение позиции; Трибунал не вправе был решать за Россию, в чем именно заключалось намерение её заявления.

Выводы. Рассматривая вопрос о юридических последствиях недопустимых заявлений, необходимо иметь в виду несколько постулатов: 1) заявление (декларация, оговорка, исключение) может быть запрещено самим международным договором, но при этом не противоречить его объекту и целям; 2) недопустимость заявления международным договором, равно как и возражение против такого заявления, не делают его автоматически ничтожным (за исключением ситуации противоречия нормам jus cogens); 3) позиция о противоречии любого заявления (в том числе и недопустимого) объекту и целям договора сама по себе не должна быть необоснованной декларацией; 4) при квалификации заявления как оговорки необходимо аргументированное обоснование, что заявление действительно исключает или изменяет юридическое действие положений договора; 5) дополнение или уточнение рамочного положения договора не может считаться оговоркой; 6) договорный запрет делать оговорки не является самоцелью, его основная задача сводится к обеспечению единства и целостности договорного режима; закрепление данного запрета в договоре обусловлено пониманием (или, как минимум, предположением разработчиков договора), что в своем первоначальном, неизменном виде договор будет эффективным, одинаково исполнимым и отвечающим интересам всех его участников (что также не исключает с течением времени изменение указанного предположения на обратное).

В основе договорного запрещения делать определенные заявления (в том числе и любые оговорки) находится субъективное понимание государств, участвующих в заключении международного договора, о том, какие заявления могут представлять опасность для создаваемого режима. Иными словами, договорные ограничения являются результатом согласования воль потенциальных государств-участников [64]. Вследствие того, что государства-участники также устанавливают соответствие любого заявления объекту и целям уже заключенного договора, определяя потенциальные пользу и ущерб договорному режиму, которые могут иметь место в случае принятия такого заявления, сам факт его выражения представляет собой лишь призыв к проведению дополнительных, уточняющих конкретную цель заявления переговоров (даже если речь о запрещенных договором заявлениях), а не автоматический отказ или непринятие ни при каких условиях данного заявления. Это призыв вновь прибегнуть к использованной ранее процедуре согласования воль, изучив, пересмотрев или дополнив позиции о соответствии или несоответствии выраженного заявления объекту и целям договора. В противовес определенно допускаемым оговоркам, не требующим какого-либо последующего принятия другими договаривающимися государствами (п. 1 ст. 20 Венской конвенции 1969 г.), применительно к заявлениям, в отношении которых договором установлены ограничения, речь идет о более сложной процедуре их возможного принятия или непринятия [65]. Т.е. запретительные статьи договоров лишь подчеркивают, что для окончательного определения юридических последствий государствам (как выступающим с заявлением, так и возражающим против него) предстоит проводить соответствующие переговоры. Международное право не предусматривает запрет делать или принимать недопустимые заявления, равно как и запрет признавать такие заявления правомерными; они являются недопустимыми вовсе не в силу их запрета договором, они являются заявлениями, которые могут приобрести такой статус, если это будет однозначно установлено и обосновано.

В итоге, проблематика запрещенных оговорок и потенциальной возможности их заявления (в отношении всех международных договоров, в том числе и Конвенции 1982 г.) сводится к основам теории международного права, а именно к формированию согласованного волеизъявления сторон. В тех случаях, когда соглашением сторон возможно изменить или исключить положение договора, наличие установленного запрета не будет иметь решающего значения. Обратная ситуация возможна лишь в случае нарушения заявлением норм jus cogens. Данное правило в полной мере применимо и к Конвенции 1982 г., которая в преобладающем большинстве своих положений не содержит каких-либо норм jus cogens, более того, рамочный, зачастую общий характер положений Конвенции делает выполнение отдельных статей невозможным без заявления конкретных оговорок.

Современный этап развития теории и практики международного права в части допустимых и недопустимых заявлений к международным договорам характеризуется отсутствием единой, юридически обязательной регламентации данного вопроса, широким использованием практики «молчаливого согласия» (либо не выражением мнения) и частым воздержанием от прямых возражений против каких бы то ни было заявлений. Подобная совокупность, на первый взгляд, не связанных между собой явлений сформировала фундамент для весьма устойчивой практики: государства вправе делать и принимать любые заявления (за исключением противоречащих нормам jus cogens), в том числе и запрещенные договором, при этом пассивное поведение остальных государств-участников в большинстве случаев будет представлять собой согласие, которое обуславливает не только правомерность такого заявления, но и составляет основу любого нормотворчества в международном праве.

Список литературы:

• Подробнее см.: Доклад Комиссии международного права. А/66/10/Add.1. ООН. – Нью-Йорк. – 2011. С. 443–447.
• Венская конвенция о праве международных договоров. Комментарий. М., 1997. С. 48–52. ХудокормоваО.И. Оговорки к международным договорам: теория и практика // LexRussica, 2008. – Т. 67. –№  – С. 205.
• Как было отмечено выше, только противоречие содержания заявления нормам jus cogens является основанием автоматического признания заявления ничтожным независимо от согласия других государств-участников. Оно является объективно недействительным, даже если об этом не заявят другие государства. Однако противоречие нормам jus cogens делает ничтожным не только заявления государств при выражении согласия на обязательность договора, данное правило действует в отношении любой нормы международного права. Следовательно, являясь своего рода «константой» для нормообразования в международном праве, одинаково соблюдаемой государствами, в рамках настоящей статьи речь будет идти о заявлениях, не противоречащих нормам jus cogens.
• Весьма важным в данном аспекте представляется позиция Комиссии международного права, согласно которой применение критерия соответствия объекту и целям является не обязательным или единственно правильным, а наиболее корректным с точки зрения оценки действительности и правомерности заявляемой оговорки. См. Доклад Комиссии … С. 467–471.
• Например, заявление Ирана, которое преследовало цель «избежать в будущем возможного толкования статей Конвенции таким образом, который несовместим с фактическим намерением и предыдущими позициями Исламской Республики Иран или не соответствует её национальным законам и правилам». Аналогичное по сути заявление было сделано Грецией. В заявлении Германии указывалось, что свобода транзита для государств, не имеющих выхода к морю, не должна нарушать суверенитет государств, через территорию которых осуществляется транзитный проход. В связи с этим государство транзита и государство, осуществляющее транзитный проход, должны в каждом отдельном случае договариваться в отношении точного определения свободы транзита, а в отсутствие такой договоренности транзит должен регулироваться национальным законодательством государства, предоставляющего проход. Руководство по практике в отношении оговорок к международным договорам, принятое КМП. См.: Доклад Комиссии … С. 97, 114, 367.
• Там же. С. 440–441.
• О. де Фрувиль называет оговорки такого рода «потестативными оговорками». Аналогичным образом Ф. Куле считает, что подобные оговорки ставят под сомнение существование обязательства государства. Согласно позиции Комитета по правам человека подобные оговорки предназначаются для того, чтобы скрыть стремление государства-участника принять только то, что уже включено в его законодательство. См.: O.de Frouville, L’intangibilité des droits de l’homme en droit international, Paris, Pedone, 2004, p. 347–349; Coulée  A propos d’une controverse autour d’une codification en cours: les réactions aux réserves incompatibles avec l’objet et le but des traités de protection des droits de l’homme. Mélanges offerts à Gérard Cohen-Jonathan. Brussels, Bruylant, 2004, P. 503; Schabas W.A. Reservations to the Convention on the Rights of the Child. Human Rights Quarterly. 1996. Vol. 18. P. 277−238; McBride J. Reservations and the Capacity of States to Implement Human Rights Treaties // Human Rights as General Norms and a State’s Right to Opt Out: Reservations and Objections to Human Rights Conventions. J.P. Gardner (ed.). London. British Institute of International and Comparative Law. 1997. P. 172. Доклад Комиссии … С. 442–443.
• Участник не может ссылаться на положения своего внутреннего права в качестве оправдания для невыполнения им договора (ст. 27 Венской конвенции 1969 г.).
• Доклад Комиссии … С. 440–443.
• Dörr O., Schmalenbach K. Vienna Convention on the Law of Treaties: A Commentary. Springer, – P. 269–270.
• Доклад Комиссии … С. 443.
• См.: Blay S., Piotrowicz R., Tsamenyi B. Problems with the Implementation of the Third United Nations Law of the Sea Convention: The Question of Reservations and Declarations // Australian Year Book of International Law. – 1987. – P.
• ЛукашукИ.И. Современное право международных договоров. Том I. Заключение международных договоров – М.: ВолтерсКлувер, 2004. – С. 433.
• Так, правительство Туниса не согласилось с толкованием Мальты ст. 74 и 83 Конвенции 1982 г., как не соответствующим духу и букве этих статей, поскольку заявление Мальты, по сути, означало автоматическое применение метода срединной линии при разграничении исключительной экономической зоны, континентального шельфа и других морских районов в отсутствие соглашений о делимитации, что прямо из Конвенции не следовало. Доклад Комиссии … С. 364.
• Весьма показательным примером является реакция на заявление Филиппин о статусе архипелажных вод как внутренних вод Филиппин, подпадающих под суверенитет и внутреннее законодательство, что, в свою очередь, исключает право транзитного прохода для иностранных судов через проливы, соединяющие эти воды с исключительной экономической зоной и открытым морем. Австралия, Беларусь, Болгария, Россия и Чехословакия выступили с возражениями, квалифицировав данное заявление в качестве оговорки, нарушавшей положения ст. 309 и 310 Конвенции 1982 г. а также указав на то, что оно лишено значимости и юридических последствий. Доклад Комиссии … С. 494, 595.
• Доклад Комиссии … С. 372.
• Например, в ответе Израиля на заявление Египта указывалось, что вследствие полной совместимости режима Договора о мире между Израилем и Египтом 1979 г. с Конвенцией ООН по морскому праву, он по-прежнему будет иметь преимущественную силу и применяться в Тиранском проливе и Акабском заливе. В соответствии с толкованием правительства Израиля заявление Арабской Республики Египет в этой связи, сделанное при ратификации Конвенции, совместимо с вышеуказанным заявлением Израиля. Иными словами, предложенное Египтом толкование рассматривается Израилем как правильно отражающее смысл главы III Конвенции 1982 г. при условии, что оно само будет совместимым с толкованием Израиля. Доклад Комиссии … С. 362.
• Однако следует заметить, что ранее Международный Суд придерживался иной позиции. Так в 1951 г. Суд заявил, что «именно совместимость оговорки с объектом и целью Конвенции должна выступать в качестве критерия поведения государства, которое делает оговорку при своем присоединении, и государства, которое считает необходимым заявить против неё возражение». Reservations to the Convention on the Prevention and Punishment of the Crime of Genocide, Advisory Opinion of 28 May 1951, I.C.J. Reports 1951, P. 24. Доклад Комиссии … С. 582.
• Chung E. The Judicial Enforceability and Legal Effects of Treaty Reservations, Understandings, and Declarations // The Yale Law Journal, Vol. 126 (1). – 2016. – P. 199.
• Maritime Delimitation in the Black Sea (Romania v. Ukraine). Judgment of 3 February 2009 // Reports of Judgements, Advisory Opinions and Orders. International Court of Justice. – Para. 42.
• Доклад Комиссии … С. 639.
• Там же.
• Там же. С.
• Доклад Комиссии … С.467–478. См. также: Koh  Reservations to Multilateral Treaties: How International Legal Doctrine Reflects World Vision // Harvard International Law Journal. 1982. Vol. 23. P. 95; Ruda J.M. Reservations to Treaties // Recueil des de l’Acadimie de droit international de la Haye. 1977. – Vol. 146. – P. 180. Худокормова О.И. Оговорки к международным договорам: теория и практика // LexRussica, 2008. – Т. 67. –№ 1. – С. 205.
• Dörr O., Schmalenbach K. cit. P. 255.
• Aust A. Modern Treaty Law and Practice. Cambridge University Press, 2000. P. 117.
• Horn F. Reservations and Interpretative Declarations to Multilateral Treaties, T.M.C. Asser Institut, Swedish Institute of International Law, vol. 5, 1988, P. 121. Доклад Комиссии … С. 474, 478, 599. См. также Dörr O., Schmalenbach K. cit. P.255–256; Müller D., Pellet А. Reservations to Treaties: An Objection to a Reservation is Definitely not an Acceptance, The Law of Treaties Beyond the Vienna Convention / ed. by Cannizzaro E. – Oxford. 2011. P. 57.
• Доклад Комиссии … С.
• Там же. С.
• Там же. С. 476.
• См. также: Dörr O., Schmalenbach K. cit. P. 278, 293; Greig D.W. Reservations: Equiry as a Balancing Factor? Australian Yearbook of International Law. 1995. Vol. 16. P. 56–57. Müller D., Pellet А. Op. cit. P. 55–56.
• Aust A. Op. cit. P. 214.
• Доклад Комиссии … С. 477.
• Там же. С. 467–471.
• Там же. С 605.
• Доклад Комиссии международного права А/65/10. ООН. – Нью-Йорк. – 2010. С. 24. Аналогичная точка зрения отражена как в доктрине, так и в практике Международного суда ООН. См.: Reservations to the Convention on the Prevention and Punishment of the Crime of Genocide, Advisory Opinion of 28 May 1951, I.C.J. Reports 1951, P. 21; Baratta R. Should Invalid Reservations to Human Rights Treaties be Disregarded? European Journal of International Law. 2000. Vol. 11. P. 413–425; Bradley C. A., Goldsmith J.L. Treaties, Human Rights, and Conditional Consent. Pennsylvania LR. 2000. Vol. 149 P. 399, 438. Dörr O., Schmalenbach K. Op. cit. 279.
• Simma Reservations to Human Rights Treaties − Some Recent Developments, Liber amicorum Professor Ignaz Seidl-Hohenveldern in Honour of his 80th Birthday, Kluwer, La Haye, 1998. pp. 667−668.
• Доклад Комиссии … С. 552.
• Данная практика характерна для государств Европы и, как правило, применима к договорам, регламентирующим обеспечение и защиту прав человека. См. Доклад Комиссии международного права. А/66/10/Add.1. ООН. – Нью-Йорк. – 2011. С. 606–611; Simma B., Hernandez G. Legal Consequences of an Impermissible Reservation to a Human Rights Treaty: Where Do We Stand? The Law of Treaties Beyond the Vienna Convention / ed. by Cannizzaro E. – Oxford.
• Доклад Комиссии … С. 615–619, 621, 624.
• Там же. С. 614.
• Там же. С. 620.
• В доктрине неоднократно отмечалась не только неопределенность критерия объекта и цели, но и то, что противоречие конкретной оговорки объекту и цели легче заявить, чем обосновать. См. Aust Modern Treaty Law and Practice. New York, Cambridge University Press, 2^nd edition. 2007. P. 136−138; Buffard I., Zemanek K. The «Object and Purpose» of a Treaty: An Enigma?». Austrian Review of International and European Law, Vol. 3. 1998. P. 342; Dupuy P. M. Droit international public, 8^th ed. Paris: Dalloz, 2010. P. 286; Fitzmaurice G. Reservations to Multilateral Conventions. International and Comparative Law Quarterly. Vol. 2. 1953. P. 12; Lijnzaad L. Reservations to UN Human Rights Treaties − Ratify and Ruin. Dordrecht Martinus Nijhoff. 1994. pp. 82−83; Rama-Montaldo M. Human Rights Conventions and Reservations to Treaties. Hector Gros Espiell Amicorum Liber. Vol. II. Bruxelles: Bruylant, 1997. P. 1265; Rousseau C. Droit international public, tome I, Introduction et sources, Paris, Pedone, 1970. P. 109; Teboul G. Remarques sur les reserves aux traites de codification. Revue generale de droit international public. Vol. 86. 1982. pp. 695−696. Доклад Комиссии…С. 409.
• Как отмечал Р. Аго, можно провести различие между существенно важными положениями договора, как правило, не допускающих оговорок, и менее важными положениями, в отношении которых можно формулировать оговорки. См. Yearbook of the International Law Commission. 1962. I. 651st meeting, 25May 1962. P. 141, Доклад Комиссии … С. 414.
• Dörr O., Schmalenbach K. Op. cit. 285.
• North Sea Continental Shelf cases, I.C.J. Reports 1969. Р. 248; Coccia M. Reservations to Multilateral Treaties on Human Rights, California Western International Law Journal, vol. 15, 1985. Р. Доклад Комиссии … С. 429.
• Доклад Комиссии … С.
• European Court of Human Rights. Judgment of 23 March 1995. Preliminary Objections. Publications of the European Court of Human Rights. Series A. Vol. 310. P. 27; Kiss A.C. Repertoire de la pratique francaise en matiere de droit international public. Paris: Centre national de la recherche scientifique. 1962. Vol. I. P.277; Lijnzaad L. Op.cit. P. 83; Sucharipa-Behrmann L. The Legal Effects of Reservations to Multilateral Treaties. Austrian Review of International and European Law. Vol. 1. 1996. P. 76. Доклад Комиссии … С. 414.
• Muller D., Pellet A. From Bilateralism to Community Interest − Reservations to Human Rights Treaties: Not an Absolute Evil… / From Bilateralism to Community Interest, Essays in Honour of B. Simma. Oxford University Press. 2011. РР.524−530. Доклад Комиссии … С. 405–416.
• Дело, возникшее в связи с задержанием Россией судна под флагом Нидерландов, а также его экипажа – активистов международной неправительственной организации «Гринпис», которые в сентябре 2013 г. предприняли попытку проникновения на российскую нефтедобывающую платформу «Приразломная», находящуюся в исключительной экономической зоне России.
• The «Arctic Sunrise» Case (Kingdom of the Netherlands v. Russian Federation). Award on the Merits. – 14 August 2015. – Para. 55–58, 68.
• Para. 72, 76–77.
• The «Arctic Sunrise» Case (Kingdom of the Netherlands v. Russian Federation). Provisional Measures. Order of 22 November 2013 // Reports of Judgements, Advisory Opinions and Orders. International Tribunal for the Law of the Sea. – Para. 45.
• По мнению КМП, статус подобных положений не отличается от статуса оговорок. См.: Доклад Комиссии…С.67–68.
• КМП имеет схожую позицию: договаривающееся государство не вправе исключать или изменять юридическое действие положений договора с помощью толкования ранее сформулированной оговорки или одностороннего заявления, которое делается впоследствии на основании положения, предусматривающего возможность выбора. Доклад Комиссии … С.
• Доклад Комиссии … С.316–317.
• Там же. С.
• Там же. С.318–320.
• В практике Генерального секретаря ООН подобные возражения направляются заинтересованным государствам как «сообщения». См.: там же. С.
• Там же. С.
• Так, возражения были заявлены в отношении оговорок Сирии и Туниса (1985г.); СССР, БССР, УССР, ГДР (1987 г.); Болгарии, Венгрии, Монголии, Чехословакии (1988 г.); Алжира (1989 г.); Гватемалы (1998 г.); Кубы (1999 г.); Вьетнама (2001 г.). См.: United Nations Treaty Series. Chapter XXIII. Law of Treaties. https://treaties.un.org.
• Нидерланды, заявляя о значимости ст. 9 Конвенции (передача споров по вопросам толкования, применения или выполнения договора Международному суду ООН) для выполнения её объекта и целей, выступили с возражениями против оговорок Албании, Алжира, Болгарии, БССР, Венгрии, Венесуэлы, Вьетнама, ГДР, Индии, Испании, Йемена, КНДР, Малайзии, Марокко, Монголии, Польши, Руанды, Румынии, Сингапура, СССР, США, Филиппин, Чехословакии. См.: United Nations Treaty Series. Chapter IV. Human Rights. https://treaties.un.org.
• См.: United Nations Treaty Series. Chapter XXI. Law of the Sea. https://treaties.un.org.
• Об объективной недействительности заявлений см. сноску 3.
• В первом случае согласие государств-участников на принятие такой оговорки уже заранее предусмотрено (что может создавать не совсем корректное мнение об одностороннем характере действия по заявлению таких оговорок), в остальных случаях согласие с оговоркой требует подтверждения.

Информация об авторах:

Синякин Иван Игоревич, к.ю.н., доцент кафедры международного права МГИМО МИД РФ

Шаронина Анастасия Максимовна, магистр юриспруденции, МГИМО МИД РФ

Information about the authors:

Ivan I. Sinyakin – Ph.D. in law, Associate professor of the Chair of International law, MGIMO, Ministry of Foreign Affairs of the Russian Federation

Anastasiia M. Sharonina, Master of Law, MGIMO, Ministry of Foreign Affairs of the Russian Federation