Abstract: This article examines the confiscation of property and its role in relation to the legalization (laundering) of criminal proceeds acquired through corruption crimes; its legal basis; highlights the possibilities and differences between confiscation in corruption crimes and the legalization of property obtained through criminal means.
Keywords: criminal confiscation of property, corruption crimes, legalization of criminal proceeds; their relationship.
The role of property confiscation in combating the legalization of property obtained through corruption crimes
В преддверии Международного дня коррупции — 9 декабря — особо актуальной для обсуждения представляется тема конфискации имущества, точнее ее роль в противодействии легализации имущества, приобретенного в результате коррупционного преступления.
Генеральный прокурор России И.В. Краснов в интервью «Российской газете» отметил, что совершенствование института конфискации — один из самых дискуссионных вопросов в уголовном праве, поэтому точка в этом вопросе не поставлена… При этом нельзя однозначно назвать эффективным усиление лишь карательных мер уголовно-правовой репрессии в отношении коррупционеров. Несмотря на отсутствие конфискации как вида наказания, прокуроры активно внедряют механизмы так называемой гражданской конфискации. Эта система успешно работает.[1]
Прокуратура при этом использует предоставленные ей полномочия, чтобы изымать имущество, приобретенное коррупционным путем как указанном порядке, так и с помощью уголовно-процессуальных мер.
Коррупционные преступления относятся к числу корыстно мотивированных общественно опасных деяний. Противодействие преступлениям такого рода предполагает расчет не только на наказание, но и на блокирование возможности пользоваться незаконно приобретенным имуществом. Указанная цель достигается посредством взаимосвязи функций уголовно-правовых норм об ответственности за коррупционное преступление с нормами об ответственности за легализацию имущества, приобретенного преступным путем, и нормами о конфискации такого имущества. Данный подход, если он проводится последовательно и полно, позволяет создавать для коррупционеров не только высокие риски разоблачения, но и лишать смысла само преступление, доходом от которого трудно воспользоваться.
Таким образом, уже по своей природе взаимосвязь норм об ответственности за легализацию коррупционных доходов и конфискации имущества обладает высоким профилактическим потенциалом.
К сожалению, в силу высокого уровня латентности коррупционных преступлений эта связка статей об ответственности за такие преступления и за легализацию коррупционных доходов долгое время не работала. Крайне малое количество дел о совокупности коррупционного преступления и легализации преступно нажитых доходов объяснялось также тем, что в подавляющем большинстве случаев взяткополучателя (это основной вид коррупционных преступлений) задерживали в момент получения взятки, в силу чего он не успевал совершить никаких сделок с полученным имуществом. Недостаточно эффективно, соответственно, применялась и конфискация имущества, приобретенного в результате коррупционного преступления. К настоящему времени механизм реализации уголовной ответственности и конфискации существенно меняется.
Во-первых, появилось немало уголовных дел по которым доказаны многочисленные эпизоды получения взяток, совершенные до задержания, когда лицо предпринимало меры для сокрытия преступного происхождения имущества, полученного в виде незаконного вознаграждения. Соответственно по этим делам коррупционное преступление обычно идет в связке с легализацией имущества, полученного преступным путем.
Во-вторых, к настоящему времени начинают работать, хотя еще и не в полную силу, но достаточно эффективно, нормативные правовые акты, образующие системную основу противодействия коррупции. Это обстоятельство обеспечивает не только усиление противодействия коррупции с помощью применения наказания, но и лишение коррупционера возможности использовать полученное имущество посредством применения института конфискации.
В этой системе нормативного материала, образующего правовую систему противодействия легализации коррупционных доходов, важная роль принадлежит такому относительно новому институту, как конфискация имущества (гл. 15.1 УК РФ).
Нормы статей указанной главы не могут работать сами по себе, они применимы лишь в неразрывной взаимосвязи с содержанием толкуемых терминов и правовых предписаний закона в целом. Так, в постановлении Пленума Верховного Суда РФ № 17/2018 обращается внимание на необходимость точного определения вида оснований для конфискации и правового режима конфискуемого имущества.
Для разграничения этих видов законодатель определяет неоднородные основания. В одном случае речь идет о перечне преступлений, в результате совершения которых получены деньги, ценности и иное имущество, либо последние полностью или частично превращены или преобразованы (см. п.п. «а» и «б» ч. 1 ст. 104.1 УК РФ), в другом — о характере преступной деятельности, с которой связано имущество, а именно — орудия, оборудование и иные средства совершения преступления, транспортное средство, используемое обвиняемым — собственником. а также используемое или предназначенное для финансирования терроризма, …, а также деятельности, направленной против безопасности Российской Федерации (см. п.п. «в», «г» и «д» ч. 1 ст. 104.1 УК РФ).
Совершенно новым для уголовного законодательства является субъективная сторона основания конфискации имущества у третьих лиц, которые сами не совершали преступление. Употребляемые для описания субъективных признаков термины по своей природе ближе к гражданскому праву. Согласно ч. 3 ст. 104.1 УК РФ имущество, указанное в ч. 1 и ч. 2 данной статьи, переданное осужденным другому лицу, в том числе и организации, подлежит конфискации, если лицо, принявшее имущество, знало или должно было знать, что оно получено в результате преступных действий.
Необходимо обратить внимание на то, что эти термины, определяющие субъективную сторону основания конфискации по данному пункту, значительно отличаются по природе от известных уголовному праву в термине небрежности признаков «должен был» и «мог…»: Согласно ч. 3 ст. 26 УК РФ преступление признается совершенным по небрежности, если лицо не предвидело возможности наступления общественно опасных последствий своих действий (бездействия), хотя при необходимой внимательности и предусмотрительности должно было и могло предвидеть эти последствия. В уголовном праве важное значение имеет нормативное основание, раскрывающее признак «должен был». Долженствование вытекает из какого-либо нормативного предписания (должен был по закону предвидеть, в силу определенной инструкции и т.п.). В отличие от этого словосочетание «мог предвидеть» определяется личным компонентом и конкретными обстоятельствами дела. В части 3 ст. 104.1 УК РФ речь идет не о лице, совершившем преступление, а о любом другом лице, у которого оказалось имущество, приобретенное преступным путем. Формулировка «лицо знало или должно было знать» получила развитие в системе гражданско-правовых отношений и означает наличие объективных и субъективных возможностей для субъекта знать, что имущество получено в результате преступных действий. Детали и точная квалификация преступных действий здесь не важны.
В связи с тем что такая формула субъективной стороны разработана гражданским правом, для конкретизации подобных понятий можно использовать рекомендации, которые даны Пленумом Верховного Суда РФ по гражданским делам (см., например, п.п. 64, 72, 92 постановления Пленума ВС РФ от 23 июня 2015 г. № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации»[2].
В этом же постановлении указываются обстоятельства, наличие которых свидетельствует о том, что лицо не должно и не могло знать о факте нарушения законодательства. Например в п. 22 изложены следующие разъяснения применительно к данным, содержащимся в ЕГРЮЛ: согласно п. 2 ст. 51 ГК РФ данные государственной регистрации юридических лиц включаются в единый государственный реестр юридических лиц, открытый для всеобщего ознакомления. Презюмируется, что лицо, полагающееся на данные ЕГРЮЛ, не знало и не должно было знать о недостоверности таких данных. Подобное обстоятельство применительно к другим ситуациям указано в п. 131 постановления. Представляется, что при установлении факта «знало ли лицо, принявшее имущество, что оно получено в результате преступных действий или должно было знать» с помощью толкования, предлагаемого Пленумом по гражданским делам, результаты такого разъяснения необходимо соотносить с функциями норм не гражданского, а уголовного права, и конкретно норм гл. 15.1 УК РФ.
В судебной практике возникали вопросы относительно возможности применения конфискации в случае прекращения уголовного дела по нереабилитирующим основаниям. В Постановлении № 5-П/2017Конституционный Суд РФ дал положительный ответ на этот вопрос, но при этом уточнил, что данное положение применимо лишь при соблюдении определенных условий. Это решение Конституционного Суда РФ касается, прежде всего, проблем разграничения орудия и предмета преступления (от этого зависят основания конфискации), однако для нашей темы интерес представляет правовая позиция Конституционного Суда РФ по вопросу о возможности применения конфискации при прекращении уголовного дела по нереабилитирующим основаниям, если обвиняемый не возражал против прекращения уголовного дела по таким основаниям.
Подобные решения имеют место и в практике судов общей юрисдикции и вопрос относительно применения конфискации имущества обвиняемого решается положительно[3].
Учитывая, что конфискация имущества как иная мера уголовно-правового характера касается статуса коррупционного дохода, он подлежит обращению в пользу государства и в том случае, если после решения суда, которым определена судьба какого-либо имущества, обвиняемый умер.
В систему нормативных правовых актов, обеспечивающих конфискацию коррупционных доходов, входят не только правовые акты, формулирующие основания для конфискации имущества, но и те законы и подзаконные акты, которые относятся к правовым инструментам поиска и выявления места нахождения преступных доходов.
Вопрос выявления активов, выведенных должностным лицом за рубеж, стал особенно актуальным в последние годы. Объясняется это тем, что начала работать в полной мере система правовых мер контроля за доходами и расходами должностных лиц. Сама по себе эта система создавала некомфортную среду для коррупционеров. Получение взятки или иного незаконного дохода с использованием своего служебного положения, особенно если речь шла о достаточно крупных размерах, еще не давало гарантии пользования криминальным имуществом. Важной задачей для полной реализации преступных намерений стало укрытие имущества от контролирующих и других правоохранительных органов, в том числе, и даже особенно — от их конфискации. Последняя лишала всякого смысла саму коррупционную деятельность. Более того, можно утверждать, что даже уголовное наказание (нередко условное или не слишком обременительное) не воспринималось так болезненно, как конфискация имущества.
В этих условиях расчет коррупционеров делался на способы сокрытия имущества вне досягаемости правоохранительных органов Российской Федерации, особенно в период максимального открытия границ для движения капиталов. Надо отметить, что такая тенденция характерна не только для отечественных коррупционеров, но и для преступных схем, существующих во многих других странах.
Этот канал сокрытия преступных доходов был, если и не блокирован, то существенно прикрыт благодаря возможностям контроля за соблюдением должностными лицами запретов, предусмотренных Законом о запрете иметь счета, хранить деньги в иностранных банках за пределами РФ.
Связь норм об уголовной ответственности за предикатное преступление и за легализацию с нормой о конфискации проявляется также в том, что наличие в формуле квалификации ст. 174 или ст. 174.1 УК РФ предоставляет возможность применять нормы главы о конфискации имущества и в том случае, если по предикатному преступлению конфискация не предусмотрена. Обычно конфискация не предусматривается в случаях, когда по делу имеется потерпевший, которому причинен ущерб. При таком варианте преступно нажитое имущество в первую очередь направляется не в доход государства, а для погашения ущерба потерпевшему.
Наличие связки статьи о коррупционном преступлений со статьей о легализации преступных доходов является дополнительным правовым основанием для конфискации имущества в тех случаях, когда потерпевший от корыстных преступлений, в том числе коррупционной направленности, не установлен либо сам замешан в преступлении, в силу чего он не имеет права на возмещение ущерба. При наличии таких обстоятельств квалификация содеянного, кроме коррупционного преступления, дополнительно также по статье о легализации имущества, добытого преступным путем, позволяет применить нормы статей гл. 15.1 УК РФ.
Рассматривая связь норм об ответственности за коррупционные преступления и легализацию коррупционных доходов, а также основания для их конфискации, необходимо сопоставить по объему понятия предмета коррупционного преступления и предмета легализации, а затем и предмета конфискации. Здесь имеются определенные сложности, поскольку у перечисленных составов, хотя и есть взаимосвязь определенных свойств предметов, но эти свойства или признаки описаны по разному.
Таким образом, если наличие у предмета взятки таких свойств не позволяет применить нормы ст. 174 и ст. 174.1 УК РФ, то это имущество может быть конфисковано как предмет взятки. Отсюда следует, что система норм об ответственности за предикатное преступление и за легализацию взаимно дополняют друг друга в вопросах конфискации коррупционных доходов.
Для обеспечения возможности конфискации могут быть использованы средства оперативно-розыскной деятельности. Предназначение информации, полученной оперативным путем, бывает двояким: с одной стороны, такая информация может служить доказательством при надлежащем документировании оперативно-розыскной деятельности[4], а с другой стороны, с помощью оперативных мероприятий возможно отыскание имущества, полученного в результате взятки. Особенно это важно в тех случаях, когда оно преобразовано в другое имущество, спрятано у других лиц либо передано им в качестве подарка и т.п.
По делам о коррупционных преступлениях деньги, ценности и иное имущество, переданные в виде взятки или предмета коммерческого подкупа, подлежат конфискации и не могут быть возвращены взяткодателю либо лицу, совершившему коммерческий подкуп, в том числе в случаях, когда они освобождены от уголовной ответственности на основании соответственно примечаний к ст. 291 и к ст. 291.2 УК РФ или п. 2 примечаний к ст. 204 УК РФ, примечания к ст. 204.2 УК РФ.
Вместе с тем, деньги и другие ценности, переданные в качестве взятки или предмета коммерческого подкупа под контролем органов, осуществляющих оперативно-розыскную деятельность, с целью задержания с поличным лица, заявившего требование о даче взятки или коммерческом подкупе, возвращаются их владельцу, если он до передачи ценностей добровольно сообщил о таком требовании.
Связка норм об ответственности за коррупционные преступления с нормами о противодействии легализации имущества, полученного преступным путем, позволяет при проверке выявленных фактов совершения сомнительных сделок выйти на предикатное преступление, послужившее источником преступного дохода. Таким образом, профилактическая функция законодательства о контроле за доходами должностных лиц проявляется не только в том, что нарушитель антикоррупционного законодательства лишается возможности пользоваться имуществом, приобретенным с нарушением закона, но и в том, что процедура конфискации имущества по указанному федеральному закону может создать условия для выявления факта коррупции, и соответственно, легализации имущества, добытого преступным путем.
Дискуссионным является также вопрос о соотношении предмета взяточничества и легализации в плане последующей возможной конфискации в тех случаях, когда речь идет о цифровых ценностях, и в частности о криптовалюте. Тем не менее, не вдаваясь в подробное изучение, отметим, что основание для конфискации имеется и в этом случае, поскольку криптовалюта является предметом взятки.
Завершая рассмотрение вопроса о межотраслевых взаимосвязях института уголовно-правовой конфискации имущества, добытого в результате коррупционного преступления, представляется возможным сделать вывод, что данный институт связан не только с нормами, устанавливающими ответственность за предикатное преступление и за легализацию имущества, добытого в результате коррупционного преступления, но и с другими нормами антикоррупционного законодательства, например, законодательства, регламентирующего контроль за доходами и расходами должностных лиц, а также с нормами гражданского права в той части, которая касается оснований для включения ценностей в список имущества, подлежащего конфискации, либо исключения из такого списка.
Постатейный библиографический список
1.Российская газета» от 08.12.2020г.
2. Бюллетень Верховного Суда РФ. 2015. № 8.
3.ГАС РФ «Правосудие». URL: https://kstovsky—nnov.sudrf.ru/modules.php?name=sud_delo&name_op=doc&srv_num=1&number=23527570&delo_id=1540006&new=&text_number=1 (дата обращения: 16.06.2021).
4. См. пункт 36.3 Постановления Пленума ВС РФ № 24/2013 (ред. от 24.12.2019), согласно которому результаты оперативно-розыскного мероприятия могут быть признаны доказательствами по уголовному делу о коррупционном преступлении, если они получены при проведении оперативно-розыскного мероприятия в соответствии с законом и также на законном основании переданы органу предварительного расследования или суду.
[1] «Российская газета» от 08.12.2020г.
[2] Бюллетень Верховного Суда РФ. 2015. № 8.
[3] См., например: ГАС РФ «Правосудие». URL : https://kstovsky—nnov.sudrf.ru/modules.php?name=sud_delo&name_op=doc&srv_num=1&number=23527570&delo_id=1540006&new=&text_number=1 (дата обращения: 16.06.2021).
[4] См. пункт 36.3 Постановления Пленума ВС РФ № 24/2013 (ред. от 24.12.2019), согласно которому результаты оперативно-розыскного мероприятия могут быть признаны доказательствами по уголовному делу о коррупционном преступлении, если они получены при проведении оперативно-розыскного мероприятия в соответствии с законом и также на законном основании переданы органу предварительного расследования или суду.
Информация об авторе:
САППАРОВ Рамис Хайдарович, старший советник юстиции
Information about the author:
SAPPAROV Ramis Khaidarovich, Senior Justice Advisor
