В настоящее время наблюдается переломный момент в вопросе соотношения времени и международного права. В статье предпринята попытка анализа динамического метода толкования международных норм в прецедентных практиках отдельных международных судов. Отмечается, что рассматриваемые суды по-разному определяют пределы необходимости переосмысления и обновления международных норм. Однако, несмотря на противоречия в подходах международных судов, в большей степени прослеживается взаимосвязь позиций друг от друга. Ключевая роль в определении векторов развития динамического толкования принадлежит не только Международному суду ООН, но и региональным международным судам, применяющих соответствующий способ толкования ежедневно по различным делам.
Ключевые слова: динамическое толкования; судебное толкование; международное правосудие; право международных договоров; консенсус.
Abstract: Currently, there is a turning point in the issue of the relationship between time and international law. The article attempts to analyze the dynamic method of interpretation of international norms in the case-law practices of individual international courts. It is noted that the courts under consideration define the limits of the need to rethink and update international norms in different ways. However, despite the contradictions in the approaches of international courts, the interrelation of positions from each other is more evident. The key role in determining the vectors of development of dynamic interpretation belongs not only to the International Court of Justice of the United Nations, but also to regional international courts, which apply the appropriate method of interpretation on a daily basis in various cases.
Keywords: dynamic interpretation; judicial interpretation; international justice; law of international treaties; consensus.
Международное право сталкивается с серьезными структурными проблемами, связанными с происходящими в настоящее время изменениями. Современная реальность зачастую требует нового толкования и переосмысления положений международных норм, которые в большей части были приняты во второй половине ХХ века. Международные договоры – «громоздкие механизмы», которые не могут быстро подстраиваться и соответствовать сложным реалиям [1, p. 88]. По мнению профессора Шона Д. Мерфи, основные многосторонние договоры и институты, созданные в середине ХХ века, во многих отношениях «демонстрируют свой возраст, и мы, возможно, вступаем в период, когда требуется большая гибкость в толковании международных договоров» [1, p. 88].
Актуальным выглядит вопрос о том, когда, почему и в какой степени международные договоры могут и должны меняться с течением времени – особенно в том, что касается изменений посредством толкования. Как отмечает судья Международного суда ООН Георг Нольте, проблемы часто возникают в контексте эволюции международных договоров, и «по мере того, как некоторые важные многосторонние договоры достигают определенного возраста, вероятность их изменения в будущем становится еще более высокой» [2].
Динамическое толкование — метод толкования, который позволяет расширять международные нормы для поддержания эффективности их реализации. Именно данный метод толкования на сегодняшний день служит главным инструментом для судей международных судов, позволяющий «обновлять» международные норы. Данный вопрос, начиная с Гуго Гроция и заканчивая современными исследованиями о проблемах толкования международных договоров, всегда был ключевым. В этой связи динамическое толкование международных договоров поднимает важный вопрос для теории и практики: должны ли международные договоры и их положения толковаться и применяться так, как они понимались на момент заключения соответствующего документа, или же международный договор является «живым инструментом», который может изменять свое значение в соответствии с изменениями в государстве и обществе? В некотором смысле практика Международного Суда ООН (далее – МС ООН), Европейского суда по правам человека (далее – ЕСПЧ), Суда Европейского Союза (далее – Суд ЕС) и Межамериканского суда по правам человека (далее – МАСПЧ) может быть хорошим примером для ответа на данный вопрос.
Международный суд ООН
Прецедентное право Международного суда ООН содержит важные стандарты и ориентиры в этом отношении. Так, в консультативном заключении от 8 июля 1996 г. о законности угрозы применения ядерного оружия утверждалось, что «резолюции Генеральной Ассамблеи ООН, даже если они не имеют обязательного значения, иногда могут иметь нормативное значение. При определенных обстоятельствах они могут предоставить важные доказательства для установления существования правила или возникновения opinio juris» [3].
В 1952 году МС ООН двусмысленно высказался по поводу динамического толкования, заявив, что при толковании договоров «необходимо учитывать значение термина… на то время, когда… договоры были заключены» [4]. Далее МС ООН отметил, что «международный документ должен толковаться и применяться в рамках всей правовой системы, преобладающей на момент толкования» [5].
В деле, касающемся спора о навигационных и смежных правах (Коста-Рика против Никарагуа)МС ООН разъяснил, что в тех случаях, когда стороны использовали общие термины в договоре, осознавая, что значение этих терминов, вероятно, будет меняться с течением времени, и стороны должны предполагать, что эти термины имели «меняющееся значение» (§ 66) [6].
Факты дела. Река Сан-Хуан протекает от озера Никарагуа до Карибского моря. Часть границы между Коста—Рикой и Никарагуа проходит по правому берегу реки Сан—Хуан, то есть по коста-риканской стороне. Международный договор о границах 1858 года (далее – договор) установил границу между Коста-Рикой и Никарагуа от Тихого океана до Карибского моря. Статья VI договора устанавливала господство Никарагуа и суверенную юрисдикцию над водами реки. В то же время, договор подтверждал право Коста-Рики на судоходство по течению реки, которая служит границей между двумя государствами. В соответствии с заключенным договором (единственная официальная версия которого была составлена на испанском языке) Коста-Рике были предоставлены права на судоходство для «целей коммерческой деятельности». Именно толкование этого термина стало предметом спора в ходе разбирательства в Международном суде.
Динамическое толкование. При определении точного значения оспариваемого термина «цели коммерческого деятельности» МС ООН сначала обратился к статье VI договора, которая в звучит следующим образом: «Республика Никарагуа обладает исключительным владением и властвует над водами реки Сан-Хуан от ее истока в озере до ее устья в Атлантическом океане. Республика Коста-Рика, однако, имеет бессрочное право на свободное судоходство в указанных водах между устьем реки и пунктом, расположенным на три английские мили ниже Кастильо-Вьехо (с целью торговли), будь то с Никарагуа или с внутренними районами Коста-Рики по рекам Сан-Карлос, Сарапики или любой другой водный путь, начинающийся от участка берега реки Сан-Хуан, признанного принадлежащим этой Республике. Суда обеих стран могут без разбора причаливать к любому берегу того участка реки, где судоходство является обычным делом, без уплаты каких-либо налогов, если только это не согласовано правительствами двух стран» (§ 44).
Никарагуа утверждала, что «con objetos de comercio» должно быть переведено на английский как «с товарами для торговли» (with articles of trade), а на французский как «средства продвижения торговли» (avec des marchandises de commerce). Таким образом, по мнению Никарагуа, свобода судоходства, гарантируемая Коста-Рике, относится только к перевозке товаров, предназначенных для продажи в рамках коммерческого обмена. По мнению Коста-Рики, свобода судоходства, предоставленная ей договором, должна иметь как можно более широкий охват: касаться не только перевозки грузов, но и перевозки пассажиров, включая туристов.
Прежде чем обратиться к вопросу о том, что следует понимать под понятиями «con objetos» и «comercio», МС ООН отметил, что толкование положений договора будет проводиться с точки зрения обычного международного права по данному вопросу, как это отражено в статьях 31 и 32 Венской конвенции о праве международных договоров 1969 года (далее – ВКПМД). Следовательно, тот факт, что, Никарагуа не является участницей данной конвенции, и тот факт, что подлежащий толкованию договор был принят значительно раньше, чем была разработана Венская конвенция, не препятствовали Суду прибегать к принципам, изложенным в статьях 31 и 32 ВКПМД.
МС ООН также не согласился с тем, что право Коста-Рики на свободное судоходство следует толковать узко, поскольку оно представляет собой ограничение суверенитета над рекой. Переходя к рассмотрению значения понятия «con objetos», МС ООН, прежде всего, обратил внимание на то, что испанский термин «objetos» может, в зависимости от контекста, иметь любое из двух предложенных сторонами значений. Поэтому необходимо изучить контекст, чтобы установить значение, которое следует вкладывать в рассматриваемый термин. На основании такого рассмотрения суд пришел к выводу, что толкование, за которое выступало Никарагуа, не может быть поддержано. Основная причина заключалась в том, что придание рассматриваемой фразе значения «с товарами» или «с предметами» привело бы к тому, что все предложение, в котором она фигурирует, потеряло бы смысл.
Решив первую часть проблемы, МС ООН перешел к выяснению значения, которое следует придать термину «comercio» в контексте статьи VI, с тем чтобы можно было определить точный объем права на свободу судоходства. Никарагуа утверждала, что для целей договора «comercio» охватывает исключительно покупку и продажу товаров, физических благ, исключая все услуги, такие как пассажирские перевозки. В связи с этим Никарагуа утверждала, что важно придать терминам, используемым в договоре, то значение, которое они имели на момент заключения договора. Никарагуа заявила, что определение намерений составителей является главной задачей толкования и что определение значения, придаваемого этим терминам в момент заключения договора, было единственным способом сохранить верность намерениям составителей договора. С другой стороны, Коста-Рика утверждала, что термин «торговля», используемый в договоре, охватывает любую деятельность, преследующую коммерческие цели; следовательно, он должен включать, в частности, перевозку пассажиров, в том числе туристов, а также товаров. В этой связи Коста-Рика добавила, что «comercio» должно пониматься как широкое понятие, выходящее даже за рамки коммерческой деятельности.
МС ООН заявил, что термины, используемые в международном договоре, должны толковаться в свете того, что было определено как общее намерение сторон, которое волей-неволей совпало с заключением международного договора. Суд в своем решении далее отметил, что в тех случаях, когда стороны использовали общие термины в международном договоре, стороны обязательно должны были осознавать, что значение этих терминов, вероятно, будет меняться с течением времени, и когда международный договор имеет постоянный срок действия, стороны в целом должны исходить из того, что эти термины будут иметь «эволюционирующее значение». Это, по мнению суда, имело место в отношении общего термина «коммерция», используемого в статье VI международного договора 1858 года.
Исходя из этого, МС ООН пришел к выводу, что термины, с помощью которых был определен объем права Коста-Рики на свободу судоходства, включая, в частности, термин «comercio», должен пониматься как имеющие то значение, которое они имеют в контексте современных реалий, а не с учетом его первоначального значения (§ 70). Таким образом, даже если предположить, что понятие «коммерция» сегодня не имеет того значения, которое оно имело при заключении договора, «это существующее значение, которое должно быть принято для целей применения договора» (§ 70). Суд постановил, что рассматриваемое право на свободу судоходства применимо как к перевозке людей, так и к перевозке товаров, поскольку в настоящее время деятельность по перевозке людей может носить коммерческий характер.
Особую ценность представляют размышления судьи МС ООН Антониу Аугусто Кансадо Триндаде, который в особом мнении в 2011 году по делу, касающемуся храма Преах Вихеар (Камбоджа против Таиланда), рассуждает о существовании многогранной связи между временем и правовыми нормами, подчеркивая изменчивость норм международного прав и бытия в целом. Рассуждая о плотности времени, судья А.А. Кансаду Триндаде, задается вопросом: является ли 50 лет значительный сроком в международном праве для осмысления произошедших изменений? Отвечая на данный вопрос, судья приходит к следующему выводу: «В долгой истории международного права 50 лет могут показаться большим или не таким уж большим сроком, в зависимости от того, как мы их видим и какой период этой истории мы имеем в виду. Все будет зависеть от плотности времени рассматриваемого периода — произошло ли в этот период много событий или вообще не произошло ничего существенного» [7].
ЕСПЧ
Европейский суд сталкивается с двойной динамикой, которую необходимо учитывать в его прецедентном праве: с одной стороны, права, закрепленные в Конвенции 1950 года, которые, могут быть динамически истолкованы. С другой стороны, реальность: «эволюция этических концепций, встроенных в социальную структуру различных государств-членов, которые порождают ряд практик» [8, p. 135].
Страсбургский суд еще в 1978 году в деле Ireland v. United Kingdom подтвердил, что: «подобно международным договорам классического типа, Конвенция включает в себя нечто большее, чем просто взаимные обязательства между договаривающимися государствами [9]. Большая палата ЕСПЧ признала в деле Johnston v. Ireland, что «Конвенция и Протоколы к ней должны толковаться в свете современных условий», но постановила, что Суд «не может путем эволютивного толкования вывести из этих документов право, которое не было включено в них изначально» [10]. В деле Loizidou v. Turkey Суд пояснил, что, как и гарантии материального характера, процессуальные положения «не могут толковаться исключительно в соответствии с намерениями их авторов, выраженными более сорока лет назад» [11].
Пределы динамического толкования были обозначены ЕСПЧ также в деле Pretty v. United Kingdom, в котором речь шла об ответственности заявителя, за помощь в совершении самоубийства неизлечимо больного человека [12]. Суд постановил что, хотя он «должен применять динамичный и гибкий подход к толкованию Конвенции, которая является живым инструментом, любое толкование также должно соответствовать основополагающим целям Конвенции и ее согласованности как системы защиты прав человека» (§ 54). Таким образом, Суд признал, что «никакое право на смерть, будь то от руки третьего лица или с помощью государственного органа (эвтаназия), не может быть выведено из статьи 2 Конвенции» (§ 40).
При поиске баланса и правильного решения ЕСПЧ в основном опирается на последующую практику государств, в частности на сравнительный анализ национального законодательства, для определения «европейского консенсуса». Однако иногда он основывает свои рассуждения на «социальной практике» или «социальных изменениях». Вместе с тем простой ссылки на «социальные изменения» для обоснования необходимости динамического толкования практики недостаточно, аргументация суда должна также сопровождаться ссылкой на национальную или международную практики.
Стивен Уитли замечает, что ЕСПЧ выходит за рамки стандартного подхода эволютивного толкования (который допускает обновление обычного значения договорных терминов) и применяет данную доктрину к объекту и цели Конвенции как договора для защиты «прав человека» [13, p. 6]. Доктрина эволютивной интерпретации признает, что обычное значение слов может меняться с течением времени. Однако если значение слов, используемых для описания объекта и цели договора, изменится, то изменятся и сами объект и цель договора, включая, в данном случае, Конвенцию.
Одним из способов балансирования динамического толкования является доктрина консенсуса. Интересное определение «консенсуса» было дано на Всемирной конференции по народонаселению 1974 года: консенсус сформулирован как «общее согласие без голосования, но не обязательно означающее единогласие» [14]. Признавая несколько различных значений консенсуса в международном праве, Энтони Д’Амато выделил четыре возможных вида консенсуса: «полное единодушие, почти единодушие при небольшом количестве воздержавшихся, почти единодушие при одном или нескольких активных несогласных и мнение большинства при существенном несогласии меньшинства» [15, p. 107].
Когда речь заходит о доктрине консенсуса, ЕСПЧ также использует формулировки «общепринятый стандарт» или «европейский подход». Если консенсус слабо выражен, то Суд использует формулировки «формирующийся консенсус», «тенденции» или «международные тенденции». Суд также использовал термин «виртуальный консенсус» (virtual consensus), когда оценивал «консенсус в западноевропейских правовых системах относительно применения смертной казни в нынешних обстоятельствах» [16]. Что касается вопроса о единогласии, то лишь в редких случаях ЕСПЧ находил консенсус, охвативший все государства-члены Совета Европы. Например, это было в деле Stoll v. Switzerland в части сравнительного анализа Судом ответственности за раскрытие определенных видов секретной информации [17].
Яка Кукавица выделяет структурные препятствия, стоящие на пути согласованного консенсуса в Страсбургском суде: огромное количество дел подавляет творческий подход судей: «при рассмотрении 45 576 дел в 2015 году средний судья ЕСПЧ рассматривал 970 дел в год, что в среднем составляет 2,7 случая в день» [18, p. 370]. Кроме того, большое количество судей препятствует формированию единого мнения на какой-либо последовательной основе: «иногда трудно согласовать… идеологические, политические и правовые взгляды 47 судей, каждый из которых получил образование и юридическую и профессиональную зрелость в различных правовых системах, некоторые из них в другой правовой традиции или даже в другой экономической и политической системе»). К этому относятся также языковые барьеры: «подавляющее большинство судей обязаны общаться и работать на своем втором или даже третьем языке». И последнее, что отмечает Я. Кукавица: ЕСПЧ никогда не собирается на заседания в полном составе (46 судей): «данный факт делает крайне маловероятным, что Суд сможет выработать последовательную концепцию Европейского суда по правам человека» [18, p. 383].
Критики отмечают, что несмотря на многочисленные ссылки на европейский консенсус, ЕСПЧ разработал последовательную, но произвольную концепцию того, как определить наличие консенсуса, и, что более важно, из-за теоретических трудностей, присущих этому методу, бесполезно ожидать, что такая концепция может быть разработана в будущем [19, p. 188]. Отсутствие четких количественных критериев определения консенсуса ставит под сомнение саму легитимность метода консенсуса. ЕСПЧ избирательно подходит к определению консенсуса, когда не определяет точное количество государств, необходимое для достижения консенсуса, и правовые источники, на которые может ссылаться Суд. Представляется, что для повышения уровня легитимности консенсуса необходимо, чтобы все или почти все государства-члены поддерживали соответствующий стандарт.
Суд ЕС
Несмотря на имеющиеся различия между ЕСПЧ и Судом ЕС в применении динамического толкования и доктрины консенсуса, оба суда играют важную роль в разработке европейских стандартов и правил толкования. По мнению Йенса Тейлена основное различие заключается в «судебной культуре, которая определяет способ использования сравнительной аргументации» [20, p. 395]. Данное различие характеризуется тем, что при поиске консенсуса Суд ЕС в основном ссылается на общие принципы, содержащиеся в национальном (конституционном) праве государств-членов ЕС [21]. ЕСПЧ, в свою очередь, не ограничивается лишь национальными законодательствами при поиске консенсусного стандарта, обращаясь нередко к широкому спектру норм международного и неевропейского права. Подход Суда ЕС, ориентированный преимущественно на стандартах ЕС и государств-членов, критикуется за то, что он «наносит ущерб защите отдельных лиц, особенно в случае меньшинств, интересы которых часто будут недостаточно представлены в рамках упомянутых национальных законов» [22, p. 847].
В 1986 году в деле Netherlands v. Reed Суд ЕС рассмотрел вопрос о праве на получение вида на жительство «супругу» работника, которые не состояли в браке, но состояли в стабильных отношениях [23]. Правительство Нидерландов отметило, что «развитие социальных и правовых концепций» может быть использовано «в поддержку динамической интерпретации» законодательства ЕС, однако «эти изменения должны быть видны всему Сообществу и такой аргумент не может основываться на социальных и правовых изменениях только в одном или нескольких государствах-членах» (§ 10). Аналогичным образом, Европейская комиссия заявила, что «в Сообществе в его нынешнем виде невозможно говорить о каком-либо консенсусе в отношении того, что к незамужним спутникам жизни следует относиться как к супругам … таким образом, проблема не может быть решена путем расширительного толкования статьи 10 Регламента № 1612/68» (§ 11). В своем постановлении, вынесенном в апреле 1986 года, Суд ЕС согласился с этим, установив, что «любое толкование юридического термина на основе социальных изменений должно учитывать ситуацию во всем Сообществе, а не только в одном государстве-члене» (§ 13). В отсутствие каких-либо признаков общего социального развития, которые оправдывали бы широкое толкование, и в отсутствие каких-либо указаний на обратное в Регламенте, Суд ЕС признал, что термин «супруг» в статье 10 Регламента относится только к супружеским отношениям (§ 15). Таким образом, Суд ЕС при применении консенсуса ориентирован искать соответствующий стандарт лишь в рамках ЕС, в отличие от ЕСПЧ, который не ограничивает пределы консенсуса внутригосударственным правом государств-членов и правом СЕ. В этом смысле отмечается, что Суд ЕС, в отличие от ЕСПЧ, при применении консенсуса «методологически ограничен и оторван от более широких импульсов правового порядка» [24, p. 446].
МАСПЧ
В консультативном заключении МАСПЧ также подтвердил точку зрения о том, что, когда затрагиваются права человека, юридические обязательства следует толковать динамическим образом, с тем чтобы охватывать новые ситуации на основе ранее существовавших прав [25, p. 62]. В деле Artavia Murillo v. Costa Rica был рассмотрен вопрос о запрете практики экстракорпорального оплодотворения (ЭКО) в Коста-Рике. МАСПЧ использовал динамическое толкование и консенсус в качестве ключевого компонента своего решения, указав, что «несмотря на то, что существует несколько конкретных правовых норм, касающихся ЭКО, большинство государств региона разрешают практиковать ЭКО на своей территории» [26].
Что касается консенсуса, основанном на международном праве, чуждом для межамериканской системы, то МАСПЧ, в отличие от ЕСПЧ, обычно использует только международные договоры, участником которых является государство-ответчик. При этом МАСПЧ не придает сильного значения доктрине поля усмотрения при принятии решения об эволютивном толковании чувствительных вопросов. Как утверждает, Хорхе Контессе, МАСПЧ «придерживается максималистской модели судебного разбирательства, которая практически не оставляет места для усмотрения государства или субсидиарности в целом» [27, p. 124]. Как отмечает Лукас Лексински, МАСПЧ стремится получить легитимность не от государств-участников, а скорее из внешних источников [28, p. 363]. По его наблюдению, избирательное использование МАСПЧ консенсуса предполагает, что «его легитимность не зависит от того, как к нему относятся государства». Консенсус в практике МАСПЧ нередко не является определяющим фактором при толковании международных норм. Например, в деле Gelman v. Uruguay МАСПЧ заявил, что международное право в области прав человека является ограничением мажоритарного правления и как таковое должно применяться государствами, несмотря на существующий внутренний консенсус [29].
Подводя итоги, можно заметить, что сегодня наблюдается действительно переломный момент в вопросе расширительного толкования международных норм и соотношении понятия времени и права. Несмотря на противоречия в подходах международных судов, вместе с тем прослеживается взаимосвязь позиций данных судов друг от друга. Разумеется, ключевая роль в решении данного вопроса принадлежит МС ООН, но не следует умалять роль региональных судов по правам человека, применяющих динамическое толкования практически ежедневно по различным делам по правам человека. По сути, динамическое толкование выступает в качестве средства разработки прогрессивных решений в прецедентной практике международных судов в соответствии с современной социальной реальностью и консенсусом, достигнутым государствами. В некотором смысле соотношение времени и международного права – это попытка международных судов найти необходимый баланс между расширительным толкованием и первоначальным намерением разработчиков международных норм. Доктрина консенсуса позволяет смягчить напряженность, которая может возникнуть в результате соответствующего толкования, и получить признание данного решения от определенных государств.
Список использованных источников
1. Murphy S.D. The Relevance of Subsequent Agreement and Subsequent Practice for the Interpretation of Treaties. In: Treaties and Subsequent Practice, G. Nolte, ed., Oxford University Press. 2013. 432 p.
2. Rep. of the Int’l Law Comm’n, 60th Sess., May 5–June 6, July 7–Aug. 8, 2008, U.N. Doc. A/63/10; GAOR, 63d Sess., Supp. No. 10 (2008), Annex A, § 6.
3. ICJ. Legality of the threat or use of nuclear weapons. July 8, 1996, advisory opinion, Rec., pp. 255, § 70.
4. ICJ. Rights of Nationals of the United States of America in Morocco (France v. United States of America), ICJ Reports 1952. Рp. 176, 189.
5. ICJ. Legal Consequences for States of the Continued Presence of South Africa in Namibia (South West Africa) notwithstanding Security Council Resolution 276 (1970) (Advisory Opinion), ICJ Reports 1971, pp. 16, 31.
6. ICJ.Case Concerning the Dispute Regarding Navigational and Related Rights (Costa Rica v. Nicaragua) Judgment of 13 July 2009.
7. ICJ. Request for Interpretation of the Judgment of 15 June 1962 in the Case concerning the Temple of Preah Vihear (Cambodia v. Thailand). Order of 18 July 2011. Separate opinion of Judge Cançado Trindade. § 33.
8. Dupuy P.-M. Evolutionary Interpretation of Treaties: Between Memory and Prophecy. In: The Law of Treaties Beyond the Vienna Convention. Edited By: Enzo Cannizzaro. Oxford Scholarly Authorities on International Law. 2011. 500 p.
9. ECtHR. Ireland v. United Kingdom, Judgment of 18 January 1978, Series A, No. 25, § 239.
10. ECtHR. Johnston v. Ireland. № 9697/82. Judgment (Merits and Just Satisfaction) of 18 December 1986, § 89.
11. ECtHR. Loizidou v. Turkey (Preliminary Objections), No. 15318/89, Judgment of 23 March 1995, § 71.
12. ECtHR. Pretty v. United Kingdom, No. 2346/02, Judgment of 29 April 2002
13. Wheatley S. Interpreting the ECHR in Light of the Increasingly High Standards Being Required by Human Rights: Insights from Social Ontology // Human Rights Law Review. 2024, Volume 24, Issue 1. 1-23 p.
14. Доклад Всемирной конференции по народонаселению, Бухарест, 19-30 августа 1974 года. URL : https://documents.un.org/doc/undoc/gen/n75/388/20/pdf/n7538820.pdf?token=R8ywtYEhTQuLgTfzbM&fe=true (дата обращения: 20.12.2024)
15. D’Amato A. On Consensus // Canadian Yearbook of International Law/Annuaire canadien de droit international. 1970. Volume 8. Pp. 104-122.
16. ECtHR. Soering v. the United Kingdom (App. no. 14038/88), judgment, 7 July 1989, Series A no. 161, § 102.
17. ECtHR. Stoll v. Switzerland, № 69698/01, Judgment of 10 December 2010, § 44.
18.Kukavica J. National Consensus and the Eighth Amendment. In P. Kapotas, & V. P. Tzevelekos (Eds.), Building Consensus on European Consensus: Judicial Interpretation of Human Rights in Europe and Beyond. Cambridge University Press. P. 364-391.
19. Lacki P. Consensus as a Basis for Dynamic Interpretation of the ECHR—A Critical Assessment // Human Rights Law Review, 2021, Vol. 21. P. 186-202.
20. Theilen J. Levels of Generality in the Comparative Reasoning of the European Court of Human Rights and the European Court of Justice Towards Judicial Reflective Equilibrium. Kapotas, Tzevelekos (eds.) Building Consensus on European Consensus: Judicial Interpretation of Human Rights in Europe and Beyond. Cambridge University Press, 2019. Pp. 392-420.
21. CJEU. Hoechst AG v. Commission of the European Communities, Opinion of AG Mischo, 1989, § 101–103; CJEU. Case C-58/94, Kingdom of the Netherlands v. Council of the European Union, Opinion of AG Tesauro, 1995, § 14; CJEU. Case C-353/99 P, Council of the European Union v. Heidi Hautala, Opinion of AG Léger, 2001, § 59.
22. Benvenisti E. Margin of appreciation, consensus, and universal standards // International Law and Politics. 1999. Vol. 31. P. 843-847.
23. CJEU. Case 59/85 the Netherlands v. Reed, 1986, § 10.
24. Shuibhne N. Consensus as challenge and retraction of rights: Can lessons be drawn from and for EU citizenship law? In: P. Kapotas, & V. P. Tzevelekos (Eds.), Building Consensus on European Consensus: Judicial Interpretation of Human Rights in Europe and Beyond. Cambridge University Press. 2019. Pp. 421-447.
25. Trindade A.A.C. International law for humankind: Towards a new jus gentium (II) – general course on public international law. Collected Courses of the Hague Academy of International Law. Martinus Nijhoff Publishers, 2010. P. 62.
26. IACtHR. Artavia Murillo et al. (In vitro fertilization) v. Costa Rica. Preliminary Objections, Merits, Reparations and Costs. Judgment of 28 November 2012. Series C No. 257.
27. Contesse J. Contestation and deference in the Inter-American human rights system // Law and Contemporary Problems. 2016. Vol. 79(2). P. 123–145.
28. Lixinski L. The Inter-American Court of Human Rights’ Tentative Search for Latin American Consensus. In: Kapotas P, Tzevelekos VP, eds. Building Consensus on European Consensus: Judicial Interpretation of Human Rights in Europe and Beyond. Cambridge University Press. 2019. Р. 337-363.
29. IACtHR. Gelman v. Uruguay, Judgment of 24 February 2011 (Merits and Reparations).
Информация об авторе:
Оганесян Тигран Давидович, кандидат юридических наук, доцент кафедры международного права Дипломатической академии МИД России.
Information about the author:
Oganesian Tigran Davidovich, Candidate of Legal Sciences, Associate Professor of the Department of International Law of the Diplomatic Academy of the Ministry of Foreign Affairs of Russia.
