Статья посвящена исследованию концепции «горизонтального эффекта» публично-правовых норм в контексте права на свободу и личную неприкосновенность по Конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 года. Авторы рассматривают понятие «горизонтальных прав человека», подразумевающих действие норм, касающихся прав человека, в равной степени как в отношениях между государством и частным лицом, так и в отношениях между частными лицами. В статье приводится обзор практики Европейского Суда по правам человека, затрагивающей концепцию «горизонтального эффекта прав (Drittwirkung)».
Ключевые слова: концепция «горизонтального эффекта прав», права человека, свобода, личная неприкосновенность, ЕСПЧ.
Guarantees of the right to liberty and security of person in the context of the concept of «horizontal effect of rights (Drittwirkung)»
Abstract: The article is devoted to the study of the concept of the «horizontal effect» of public law norms in the context of the right to liberty and security of person under the 1950 Convention for the Protection of Human Rights and Fundamental Freedoms. The authors consider the concept of “horizontal human rights”, implying the operation of norms relating to human rights, equally in relations between the state and a private person, and in relations between private individuals. The article provides an overview of the practice of the European Court of Human Rights concerning the concept of “horizontal effect of rights (Drittwirkung)”.
Keywords: concept of «horizontal effect of rights», human rights, freedom, personal integrity, ECHR.
Для определения содержания того или иного права необходимо, прежде всего, обратиться к вопросу о пределах (сфере) его действия. При этом говорить о пределах как такового права на свободу и личную неприкосновенность, на наш взгляд, не имеет смысла в силу чрезвычайной широты и значительной неопределенности данного вопроса. Разрешение подобной задачи в отрыве от анализа конкретных правовых гарантий данного права неизбежно переместило бы исследователя из юридического научного поля – в область философии. В рамках же настоящего исследования ставится задача определить пределы закрепленного в Конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 года (далее — Конвенция) права на свободу и личную неприкосновенность, а соответственно речь пойдет о пределах действия соответствующей гарантии – ст. 5 Конвенции.
Под «пределами права» в российской научной литературе понимаются «границы признаваемой и защищаемой свободы»[1] лица, а также установление рамок юридического содержания права человека[2]. Под пределами (или сферой действия) гарантированного Конвенцией права на свободу и личную неприкосновенность в настоящей работе понимается действие в предметном отношении, а равно во времени, в пространстве и по кругу лиц положений Конвенции, закрепляющих данное право, а также гарантии его осуществления и правовые основания его ограничения, с учетом соответствующих правовых позиций Европейского Суда по правам человека (далее – ЕСПЧ, Суд). Таким образом, уместно говорить о предметных, пространственных, временных и «субъектных» пределах права на свободу и личную неприкосновенность.
Рассмотрение вопроса о пределах права на свободу и личную неприкосновенность имеет как материальный, так и процессуальный аспект. С точки зрения материального аспекта, пределы данного права определяют содержание соответствующего элемента правового статуса каждого лица, охваченного действием Конвенции. Процессуальный аспект закономерно «вытекает» из материального и касается предмета потенциального обжалования тех или иных действий государств как в ЕСПЧ, так и во внутригосударственном правопорядке тех государств, которые предусматривают прямое действие норм Конвенции. Так процессуальный аспект применительно к рассмотрению жалоб в ЕСПЧ раскрывается в рамках исследования Судом вопроса о том, имел ли место факт вмешательства в осуществление данного права. Разрешение данного вопроса, по сути, представляет собой анализ соответствия жалобы положениям Конвенции, в том числе с точки зрения соответствующих условий – ratione materiae, ratione temporis, ratione personae, ratione loci[3].
Каждая из выделенных граней пределов права на свободу и личную неприкосновенность – предметная, временная, пространственная и «субъектная», имеет различную степень «уникальности» по отношению к сфере действия других гарантированных Конвенцией прав, и в настоящей работе особое внимание будет уделено именно соответствующим особенностям рассматриваемого права, в меньшей же степени будут рассматриваться параметры, являющиеся общими для всех конвенционных прав и свобод.
Применительно к рассматриваемому вопросу представляется необходимым затронуть такую дискуссионную для международного права прав человека концепцию как концепция «горизонтального эффекта прав» известную в зарубежной науке как теория «Drittwirkung»[4]. Согласно одного из подходов к данной теории, положения, касающиеся прав человека, также применяются к регулированию отношений между частными лицами, а не только к отношениям между индивидом и государственными властями[5]. Конвенция напрямую не закрепляет положений, свидетельствующих о применимости к гарантированным ею правам данной теории, однако, выявляя косвенные свидетельства справедливости теории применительно к Конвенции, ее сторонники ссылаются на положения ст. 1, 13 и 17 Конвенции[6]. Тем не менее, в науке можно также встретить и критику такого подхода[7].
Внимание же (пусть и незначительное) к данной теории в рамках настоящей работы обусловлено ее социальной привлекательностью, состоящей в том, что общественные отношения, являющиеся сферой реализации прав и свобод человека в реальной жизни, безусловно не ограничены «вертикальными» рамками «государство – человек». Было бы в связи с этим недопустимым считать, что право человека на свободу и личную неприкосновенность, как таковое, не корреспондирует в равной степени как обязанностям государства по воздержанию от произвольного вмешательства в данное право, так и соответствующей обязанности других людей. Вопрос лишь в том, считать ли данное положение справедливым именно для права, имеющего международно-правовой источник закрепления – в данном случае Конвенцию. Таким образом, не ставя перед собой задачу в рамках настоящей работы раскрыть полностью содержание данной теории и соответствующее различие в научных подходах к ее справедливости, все же видится необходимым рассмотреть возможность приложения основных ее положений к анализу сферы действия ст. 5 Конвенции.
В контексте данной теории применительно к праву на свободу и личную неприкосновенность в общем виде может быть поставлен следующий вопрос: каким образом гарантии ст. 5 Конвенции распространяют свое действие на защиту лиц от лишения их свободы в результате действий не государства, а частных лиц?
Комиссия ранее уже высказала свою позицию, и указала, что подп. «а»-«f» п. 1 ст. 5 Конвенции охватывают лишь те случаи, когда лицо лишается свободы государством, или когда государство иным образом является ответственным за лишение лица свободы[8]. Напрямую «горизонтальное действие» гарантий, предусмотренных ст. 5 Конвенции (а равно иными статьями Конвенции, закрепляющими права и свободы человека) исключается в силу самой природы Конвенции, как международного договора. В соответствии со ст. 1 Конвенции, обязанности по обеспечению определенных в ней прав и свобод возлагаются на государства. Вслед за данным утверждением, соответственно необходимо категорически исключить и возможность прямого воздействия на соблюдение права на свободу и личную неприкосновенность в отношениях между частными лицами через предусмотренную Конвенцией процедуру рассмотрения индивидуальных жалоб[9].
Тем не менее, на наш взгляд, косвенное действие предусмотренных ст. 5 Конвенции гарантий в отношениях между частными лицами все же можно проследить. Данный вывод связан с вопросом о наличии у государств позитивных обязательств[10] по обеспечению права на свободу и личную неприкосновенность. Поскольку данный вопрос имеет более широкое значение для рассмотрения пределов действия ст. 5 Конвенции, чем контекст рассматриваемой теории, далее будут анализироваться различные позитивные обязательства, возникающие у государств на основании данной статьи Конвенции, а в рамках одного из примеров речь пойдет и о «горизонтальном действии» предусмотренных ею гарантий.
Свобода усмотрения по осуществлению вмешательства в права и свободы, гарантированные Конвенцией, в определенной степени ограничена наличием у государств так называемых позитивных обязательств[11]. Согласно устоявшейся практике ЕСПЧ, наряду с обязательствами негативного порядка (обязанность воздерживаться от совершения действий, нарушающих гарантированные права), Конвенция налагает на участвующие в ней государства определенные обязательства позитивного характера, которые являются следствием ст. 1 Конвенции, закрепляющей обязанность Высоких Договаривающихся Сторон «обеспечивать каждому … права и свободы, закрепленные в … Конвенции». В большей или меньшей степени определенные позитивные обязательства присущи каждому праву, гарантированному Конвенцией, и предполагают установление государством определённых законодательных стандартов для обеспечения того или иного права, обеспечение организации и деятельности институциональных механизмов (в частности, правоохранительных органов, наделённых необходимой компетенцией) и т.д.
В делах, связанных с нарушением таких фундаментальных прав и свобод как право на жизнь (ст. 2 Конвенции) и право на свободу от пыток (ст. 3 Конвенции), особое внимание Суд уделяет анализу соблюдения позитивных обязательств процедурного характера, которые включают обязанность государства провести эффективное расследование предполагаемых нарушений таких прав[12]. При этом сам факт нарушения такого процедурного обязательства, по мнению ЕСПЧ, уже свидетельствует о нарушении соответствующего права, и практика по делам, в частности, против России в этом отношении достаточно показательна[13].
Возвращаясь к рассмотрению ст. 5 Конвенции, следует отметить, что обеспечение права на свободу и личную неприкосновенность также обременено определёнными позитивными обязательствами, в том числе и процедурного характера[14]. Данный вывод может быть сделан на основе анализа практики ЕСПЧ, хотя напрямую сам Суд о позитивных обязательствах в контексте ст. 5 Конвенции не говорит.
Так в ряде своих постановлений по «российским» делам ЕСПЧ признал нарушение в целом ст. 5 Конвенции по причине того, что задержание заявителей не было ни оформлено протоколом, ни каким-либо иным образом зарегистрировано[15]. В таких делах Суд отмечает, что основная цель гарантий, содержащихся в ст. 5 Конвенции, заключается в обеспечении права человека в условиях демократии быть свободным от произвольного вмешательства[16], и в связи с этим незарегистрированное заключение под стражу является полным отрицанием имеющих первостепенную важность гарантий, содержащихся в ст. 5 Конвенции и представляет наиболее серьезное нарушение этой статьи[17]. Данная позиция ЕСПЧ позволяет сделать вывод о том, что важным обязательством, относящимся к категории позитивных и имеющим процедурный характер, является регистрация задержания и/или заключения лица под стражу, независимо от того, на основании какого из подпунктов п. 1 ст. 5 Конвенции оно осуществляется.
Поскольку в ряде дел из тех, которые связаны с незарегистрированным задержанием лиц, речь идет о последующем исчезновении данных лиц, ЕСПЧ отмечает, что, учитывая ответственность властей за содержание лиц под своим контролем, ст. 5 Конвенции требует, чтобы они предпринимали эффективные меры против риска исчезновения людей и проводили тщательное и эффективное расследование любого обоснованного заявления о том, что лицо было задержано, и с тех пор его никто не видел[18]. Серьёзность такого нарушения объясняется также тем, что оно позволяет ответственным за задержание лицам скрыть свое участие в преступлении, уничтожить его следы и избежать ответственности за судьбу задержанного лица[19]. Данная позиция позволяет сделать достаточно обширные выводы, которые при применении к рассматриваемой статье Конвенции подхода, аналогичного подходу Суда к позитивным обязательствам по ст. 2 и 3 Конвенции, свидетельствуют о том, что ст. 5 Конвенции налагает на государства позитивные обязательства, направленные на предотвращение риска исчезновения людей, независимо от того, исходит ли риск от действий самого государства или частных лиц (а, как правило, неустановленных лиц)[20].
Рассматривая данный пример можно вернуться и к вопросу о действии предусмотренных ст. 5 Конвенции гарантий применительно к отношениям между частными лицами. Не налагая на последних каких-либо обязательств, Конвенция требует от государств обеспечения права на свободу и личную неприкосновенность, включая принятие мер по защите от неправомерного вмешательства в данное право и со стороны частных лиц. Подтверждением данной позиции может служить также вывод Суда, изложенный в постановлении по делу «Riera Blume and Others v. Spain», в обстоятельствах которого было установлено, что власти проявили «терпимость», бездействие в отношении лишения свободы заявителей, которое было осуществлено частными лицами (родственниками заявителей) для применения психологических мер, направленных на «вызволение» заявителей из религиозной секты[21].
О каких мерах идет речь в рамках выявленного позитивного обязательства? На этот счет государство также обладает свободой усмотрения, однако очевидно, что данные меры должны носить и законодательный, и организационно-правовой, и правоприменительный характер. В литературе отмечается: «в современных межгосударственных отношениях имплементация прав человека осуществляется законодательными, административными и иными средствами, имеющимися в распоряжении государств»[22]. Исчерпывающего перечня соответствующих мер по известным причинам составить невозможно, и соответствующие вопросы всегда должны рассматриваться в обстоятельствах конкретных дел, но некоторые примеры из практики ЕСПЧ все же могут быть приведены.
Так, в частности, государства несут и позитивные обязательства, касающиеся содержания мест содержания под стражей задержанных лиц. Особое внимание на данный факт Суд обратил в деле «Bitiyeva and X v. Russia», в котором был затронут вопрос о правовом статусе следственного изолятора, расположенного в пос. Чернокозово Чеченской республики. Анализируя документы о статусе данного учреждения, представленные российскими властями, а также документы, подготовленные по данному вопросу Европейским Комитетом по предупреждению пыток и бесчеловечного или унижающего достоинство обращения или наказания[23], ЕСПЧ посчитал немыслимым, что в государстве приверженном принципу верховенства права, лицо может находиться в условиях лишения свободы в учреждении, находящемся значительное время вне зоны ответственности государственной власти. Такая ситуация способствует безнаказанности в отношении всевозможных злоупотреблений и является абсолютно несовместимой с ответственностью властей за содержание лиц, находящихся под их контролем[24].
К категории позитивных можно также отнести определенные обязательства, возникающие на основании положений подп. «е» п. 1 ст. 5 Конвенции, на наличие которых Суд указал в упоминавшемся выше постановлении по делу «Nielsen v. Denmark». Имеются в виду обязательства по государственному контролю за инициативой частных лиц по лишению других лиц свободы[25]. Вместе с тем, как уже было отмечено выше, речь не идет о наложении на государства чрезмерных обязательств в этом отношении.
Таким образом, завершая рассмотрение вопроса о предметных пределах права на свободу и личную неприкосновенность в контексте ст. 5 Конвенции, можно сделать вывод о том, что лишение свободы – это применяемая государством, либо находящаяся в сфере государственной ответственности по Конвенции, мера, состоящая в ограничении свободы лица, в условиях которого от лица требуется находиться в пространственных пределах, ограниченных определенным местом (в т.ч. на улице, в помещении, в транспортном средстве), при условии, что данная мера не является элементом содержания правового статуса лица.
Список использованной литературы
- Красиков Д.В. Правовые позиции Европейского Суда по правам человека в отношении заключения под стражу в качестве меры пресечения // Закон. №1. 2009.
- Курдюков Д.Г. Индивидуальная жалоба в контексте Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 г. Воронеж, 2001. С. 104-119.
- Туманов В.А. Европейский Суд по правам человека: очерк организации и деятельности. М., 2001. С. 109-111;
- Ходаковский Д.В. Международные институты по контролю за соблюдением прав и свобод человека. Параметры становления и развития в современном миропорядке // Государство и право. 2004. №12.
- Чуркина Л.М.; Беляева С.И. Право на жизнь, запрет пыток и бесчеловечного или унижающего достоинство обращения или наказания: европейские стандарты, российское законодательство и правоприменительная практика. Екатеринбург, 2005.
- Эбзеев Б.С. Человек, народ, государство в конституционном строе Российской Федерации. М., 2005.
- Alkema E.A. The Third-Party applicability or “Drittwirkung” of the ECHR // Protecting Human Rights; the European Dimension. Köln, 1988. P. 33-45;
- Conforti B. Exploring the Strasbourg Case-Law: Reflection on State Responsibility for the Breach of Positive Obligations // Issues of State Responsibility Before International Judicial Institutions / ed. by M. Fitzmauris, D. Sarooshi. Oxford, 2004. P. 129-137;
- Drzemczewski A. The Domestic Status of the European Convention on Human Rights; New Dimensions // Legal Issues of European Integration. No. 1. 1977. P. 1-85;
- Eissen M.A. La convention et les devoirs des individus // La protection des droits de l’homme dans le cadre européen. Paris, 1961.
- Gomien D. Short Guide to the European Convention on Human Rights. 3rd Strasbourg, 2005. P. 16-19.
- Starmer K. Positive Obligations under the Convention // Understanding Human Rights Principles / ed. by J. Jowell, J. Cooper. Oxford, 2001. P. 139-159.
- Van Dijk P., Van Hoof G.J.H., Heringa A.W. et al. Theory and Practice of the European Convention on Human Rights. The Hague; London; Boston, 1998. P. 23-26.
- Application no. 60272/00, Estamirov and others v. Russia, ECHR Judgment of 12 October 2006, 118;
- Applications 57942/00 and 57945/00, Khashiev and Akayeva v. Russia, ECHR Judgment of 24 February 2005, § 153;
- Application no. 77617/01, Mikheyev v. Russia, ECHR Judgment of 26 January 2006 104.
- Application no. 68007/01, Alikhadzhiyeva v. Russia, ECHR Judgment of 5 July 2007, § 87;
- Application no. 59261/00, Menesheva v. Russia, ECHR Judgment of 9 March 2006, §§ 54-56;
- Application no. 1748/02, Belousov v. Russia, ECHR Judgment of 2 October 2008, 68.
- Applications nos. 12713/02 and 28440/03, Lyanova and Aliyeva v. Russia, ECHR Judgment of 2 October 2008, § 123.
- Application no. 74237/01, Baysayeva v. Russia, ECHR Judgment of 5 April 2007, § 145.
- Applications nos. 12713/02 and 28440/03, Lyanova and Aliyeva v. Russia, ECHR Judgment of 2 October 2008, § 124;
- Application no. 23286/04, Takhayeva and others v. Russia, ECHR Judgment of 18 September 2008, § 110.
Сведения об авторах:
Данельян Андрей Андреевич, д.ю.н., доцент, заведующий кафедрой международного права Дипломатической академии МИД России.
e-mail: danel1@mail.ru;
Гуляева Елена Евгеньевна – кандидат юридических наук, доцент кафедры международного права Дипломатической академии МИД РФ.
e-mail: gulya-eva@yandex.ru
Information about the authors:
Andrey A.Danelian, D-r of Law, Associate Professor, Head of the Department of International Law, Diplomatic Academy of the Russian Ministry of Foreign Affairs.
e-mail: danel1@mail.ru;
Elena E.Gulyaeva, Candidate of Law, Associate Professor, Department of International Law, Diplomatic Academy of the Ministry of Foreign Affairs of the Russian Federation.
e-mail: gulya-eva@yandex.ru
____________
[1] Эбзеев Б.С. Человек, народ, государство в конституционном строе Российской Федерации. М., 2005. С. 231.
[2] См.: Принципы, пределы, основания ограничений прав и свобод человека по российскому законодательству и международному праву: материалы круглого стола журнала «Государство и право» // Государство и право. 1998. №7. С. 25-26.
[3] См. об этом: Курдюков Д.Г. Индивидуальная жалоба в контексте Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 г. Воронеж, 2001. С. 104-119.
[4] См. об этой теории, в частности: Alkema E.A. The Third-Party applicability or “Drittwirkung” of the ECHR // Protecting Human Rights; the European Dimension. Köln, 1988. P. 33-45; Drzemczewski A. The Domestic Status of the European Convention on Human Rights; New Dimensions // Legal Issues of European Integration. No. 1. 1977. P. 1-85; The European System for the Protection of Human Rights / ed. by R.S. MacDonald et al. Deventer, 1993. P. 163-206.
[5] См.: Van Dijk P., Van Hoof G.J.H., Heringa A.W. et al. Theory and Practice of the European Convention on Human Rights. The Hague; London; Boston, 1998. P. 23.
[6] См., например: Eissen M.A. La convention et les devoirs des individus // La protection des droits de l’homme dans le cadre européen. Paris, 1961. P. 177.
[7] См.: Van Dijk P., Van Hoof G.J.H., Heringa A.W. et al. Op. cit. P. 23-26.
[8] См.: Application no. 10929/84, Nielsen v. Denmark, European Commission of Human Rights Report of 12 March 1987, § 102.
[9] Речь идет о том, что жалоба в ЕСПЧ может быть подана только в отношении государства (и ни в коем случае в отношении частных лиц) в соответствии со ст.ст. 33, 34 Конвенции. Не следует при этом путать в данном случае частных лиц, действующих в частном качестве, и частных лиц, которые согласно закону наделены определенными функциями государственной власти. Применительно к последним в литературе отмечается наличие обязанностей на основании ст. 5 Конвенции, абсолютно аналогичных по своему содержанию обязанностям правоохранительных органов. См.: Маковей М., Разумов С.А. Указ. соч. С. 33-34.
[10] О категории «позитивные обязательства» применительно к Конвенции см., в частности: Туманов В.А. Европейский Суд по правам человека: очерк организации и деятельности. М., 2001. С. 109-111; Право на жизнь, запрет пыток и бесчеловечного или унижающего достоинство обращения или наказания: европейские стандарты, российское законодательство и правоприменительная практика / под ред. Л.М. Чуркиной; общ. ред. С.И. Беляева. Екатеринбург, 2005. С. 24-37; Conforti B. Exploring the Strasbourg Case-Law: Reflection on State Responsibility for the Breach of Positive Obligations // Issues of State Responsibility Before International Judicial Institutions / ed. by M. Fitzmauris, D. Sarooshi. Oxford, 2004. P. 129-137; Starmer K. Positive Obligations under the Convention // Understanding Human Rights Principles / ed. by J. Jowell, J. Cooper. Oxford, 2001. P. 139-159.
[11] Аналогичный подход по отношению к обязательствам государств на основании Международного пакта о гражданских и политических правах 1966 года применяет в своей практике Комитет по правам человека. См., например: CCPR General Comment No. 3 of 29 July 1981: Implementation at the National Level (Art. 2) // United Nations Human Rights Website. Treaty Bodies Database. URL: http://www.unhchr.ch/tbs/doc.nsf/0/c95ed1e8ef114cbec12563ed00467eb5?Opendocument (дата обращения: 01.03.19); CCPR General Comment No. 31 of 26 May 2004: Nature of the General Legal Obligation Imposed on State Parties to the Covenant // United Nations Human Rights Website. Treaty Bodies Database. URL: http://www.unhchr.ch/tbs/doc.nsf/0/58f5d4646e861359c1256ff600533f5f?Opendocument (дата обращения: 01.03.19).
[12] См.: Gomien D. Short Guide to the European Convention on Human Rights. 3rd ed. Strasbourg, 2005. P. 16-19.
[13] См., например: Application no. 60272/00, Estamirov and others v. Russia, ECHR Judgment of 12 October 2006, § 118; Applications nos. 57942/00 and 57945/00, Khashiev and Akayeva v. Russia, ECHR Judgment of 24 February 2005, § 153; Application no. 77617/01, Mikheyev v. Russia, ECHR Judgment of 26 January 2006 § 104.
[14] См.: Красиков Д.В. Правовые позиции Европейского Суда по правам человека в отношении заключения под стражу в качестве меры пресечения // Закон. №1. 2009. С. 57.
[15] См.: Application no. 68007/01, Alikhadzhiyeva v. Russia, ECHR Judgment of 5 July 2007, § 87; Application no. 59261/00, Menesheva v. Russia, ECHR Judgment of 9 March 2006, §§ 54-56; Application no. 1748/02, Belousov v. Russia, ECHR Judgment of 2 October 2008, § 68.
[16] См.: Applications nos. 12713/02 and 28440/03, Lyanova and Aliyeva v. Russia, ECHR Judgment of 2 October 2008, § 123.
[17] В подобных случаях ЕСПЧ отмечает, что отсутствие документа, содержащего информацию о дате, времени и месте задержания лица, его имя, основания для задержания и имя человека, осуществляющего задержание, должны рассматриваться как несоответствующие требованиям законности и самой цели ст. 5 Конвенции. См.: Application no. 1748/02, Belousov v. Russia, ECHR Judgment of 2 October 2008, § 72; Application no. 5140/02, Fedotov v. Russia, ECHR Judgment of 2 October 2005, § 78; Application no. 59261/00, Menesheva v. Russia, ECHR Judgment of 9 March 2006, § 87; Applications nos. 12713/02 and 28440/03, Lyanova and Aliyeva v. Russia, ECHR Judgment of 2 October 2008, § 124; Application no. 20755/04, Akhmadova and Akhmadov v. Russia, ECHR Judgment of 25 September 2008, § 96.
[18] См.: Application no. 74237/01, Baysayeva v. Russia, ECHR Judgment of 5 April 2007, § 145.
[19] См.: Applications nos. 12713/02 and 28440/03, Lyanova and Aliyeva v. Russia, ECHR Judgment of 2 October 2008, § 124; Application no. 23286/04, Takhayeva and others v. Russia, ECHR Judgment of 18 September 2008, § 110.
[20] Следует отметить в связи с этим, что в соответствии с положениями Международной конвенции для защиты всех лиц от насильственных исчезновений 2006 года, арест, задержание и похищение представляют собой формы лишения свободы, независимо от того, осуществляются ли они «представителями государства или же лицами или группами лиц, действующими с разрешения, при поддержке или с согласия государства, при последующем отказе признать факт лишения свободы или сокрытии данных о судьбе или местонахождении исчезнувшего лица, вследствие чего это лицо оставлено без защиты закона». См.: ст. 2 Международной конвенции для защиты всех лиц от насильственных исчезновений 2006 года // Официальный сайт ООН. URL: http://www.un.org/russian/documen/convents/disappearance.html (дата обращения: 01.03.19).
[21] См.: Application no. 37680/97, Riera Blume and Others v. Spain, ECHR Judgment of 14 October 1999, § 35.
[22] Ходаковский Д.В. Международные институты по контролю за соблюдением прав и свобод человека. Параметры становления и развития в современном миропорядке // Государство и право. 2004. №12. С. 51-52.
[23] Создан на основании Европейской конвенции по предупреждению пыток и бесчеловечного или унижающего достоинство обращения или наказания 1987 года // Собрание законодательства РФ. 7.09.98. № 36, ст. 4465.
[24] См.: Applications nos. 57953/00 and 37392/03, Bitiyeva and X v. Russia, ECHR Judgment of 21 June 2007, §§ 117-118.
[25] См.: Application no. 10929/84, Nielsen v. Denmark, European Commission of Human Rights Report of 12 March 1987, § 102.